Алексей Хлуденёв - Олег Рязанский

Но жизнь не стояла на месте, и с некоторых пор Олег стал замечать какую-то охлажденность к нему со стороны Владимира. Нетрудно было догадаться, откуда подул ветерок. Пронск стал якшаться с Москвой, обмениваться с ней посольствами, а московские бояре, как известно, мастера на козни и каверзы. Олегу Ивановичу не нравилось якшание меж собой этих городов, но понимал: надо терпеть, внимательно следя за поведением князя Владимира.

Особенно надо быть внимательным и бдительным теперь, когда рязанцы взяли Лопасню, а Москва, в ответ на это, возможно, покажет зубы. Как бы ни был опытен в посольских делах Афанасий Ильич, рассчитывать на успех вряд ли приходится. Ибо — способен ли князь Дмитрий Московский расценить отчаянный поступок Олега как единственно возможный, даже и почти неизбежный в сложившихся обстоятельствах, чтобы сохранить свое достоинство?

Скорее всего, размышлял князь Олег, правители Москвы не смирятся с утратой крепости, и те рати, которые вернулись по окончании войны с Тверью домой, будут направлены на Рязань.

Вновь и вновь Олег прикидывал соотношение сил Москвы и Рязани. Если Москва не пойдет на замирение и станет грозить ему — он не дрогнет. Он знает, что ему делать. Он обратится за подмогой в Сарай. Ныне в столице Золотой Орды на престоле царица Тулунбек. У неё свои причины для недовольства Москвой. Золотая Орда вот уже двадцать с лишком лет изнемогает от междоусобных кровавых смут. Она раскололась. Линия раскола прошла по Волге. В отпавшей правобережной Орде, со столицей Солхат1, правил темник Мамай от имени подставного хана. И правил уверенно, крепко. В левобережной, с прежней столицей Сарай, где ханы в обстановке смут менялись чуть ли не каждый год, власть была непрочной. Русские князья ломали головы, какой Орде подчиняться, которому из ханов платить дань. Исходя из соображений, что власть Мамая тверже, московские правители предпочли платить дань Мамаевой Орде. Олег по старой привычке признавал Сарай и возил дань ханам, сидевшим в этой столице. И потому вправе был рассчитывать на помощь царицы Тулунбек.

Конечно же, Олег потребует помощи и от Владимира Пронского. Как князь удельный, князь младший, тот обязан выставить полк.

Так думал Олег, уверяя себя в том, что Владимир Пронский в трудную минуту встанет рядом с ним плечом к плечу. Нуждался в таком самоуверении, к этому толкали сомнения в верности ему Владимира.

Томимый предчувствием посольской неудачи, князь Олег в собольей шапке с золотыми опоясками сидел среди бояр на троне озабоченный. Трон был утвержден на покрытом ковром дощатом помосте, посередине самой просторной во всем дворце палаты, обитой по стенам узорчатой камкой (шелком) и увешанной мечами, саблями, щитами. Перед иконами древнего письма, вывезенными из Старой Рязани предками Олега, горела лампада.

Озабоченность на лице князя скрадывалась спокойным выражением лица, мужественной складкой губ. Руки, небольшие, сильные, с привычной уверенностью охватили овальные закругления подлокотников. Дьяк — на груди его подвешена глиняная чернильница — торжественно читал жалованную грамоту. Речь в ней — о пожаловании князем Ольгову монастырю1 одного из княжеских сел с угодьями. Слушая вполуха (ему ли не знать, о чем грамота?), князь думал все о том же: согласится ли Москва на замирение? Бояре же, в отличие от Олега, были беспечны. Их медные лица лоснились довольством. Кроме добычи, захваченной в крепости, они получили ещё и новые вотчины от князя. Парясь в шубах, думцы основательно, прочно сидели на покрытых сукном лавках и внимали словам дьяка с благодушием. Они — победители и как победители наслаждались чувством упоения, которое так убаюкивающе, так сладко окутывало их.

Голос дьяка звенел:

— Милосердием Божиим, молитвою Пресвятой Богородицы… благословением епискупа рязаньского… я, князь великий Олег Иванович, посоветовавшись со своими боярами, а бояре со мною были: Софоний Алтыкулачевич, Семен Федорович… Тимош Александрович, Манасея дядько2, Юрий окольничий… Павел Соробич, дал отцу1 своему Арсению…

Главный воевода Софоний Алтыкулачевич, имя которого прозвучало первым из бояр, ликующе крикнул: "Опля!" — и стукнул себя кулаком по колену. Важно огляделся. Один из бояр, воевода Семен Федорович, по прозвищу Ковыла Вислый, имя которого было названо вторым, усмехнулся на его восторженный вскрик. Он, Ковыла, пришедший служить князю Олегу из Москвы, а до Москвы служивший в Литве, завидовал Софонию. Выходец из Орды и в боях неизменно изъявлявший безмерную храбрость и неутомимость, Софоний Алтыкулачевич удостоился чести быть при князе его правой рукой и главным воеводой, в то время как на эту должность метил и не скрывал своих притязаний Ковыла.