Юрий Могутин: Сокровища Аба-Туры

Пущин был калач тертый, не раз меченный и стрелами и кривою кыргызской сулебой. Приведя отряд в неверстаные Кузнецкие землицы, он допрежь всего выбрал безопасное место, и казаки стали спешно строить острожек. Срубили избу для себя, сарай для аманатов, обнесли все это высоким тыном. Так что крепостца могла выдержать даже долгую осаду.

Опасность дышала в лица казаков холодной жутью, подхлестывала их, торопила. До встречи с кыргызами надо было успеть собрать с кузнецов ясак. Меньше всего сотник надеялся на поддержку татарских паштыков. Поэтому за ясаком послал лишь часть людей. Остальные до поры затаились в острожке. С часу на час ждали степняков. А ясатчики тем временем малыми ватагами разошлись по аилам.

Недобрым молчанием встречали их аилы. Соболей приносили. Не со всех сеоков, но приносили. Подавали паштыки соболей, а сами глаза прятали. Ох, и недобрые это были глаза! У казаков лопалось терпенье. Одно дело, когда татары с оружием в руках. Служилым к стычкам не привыкать. Пагубнее — ожидание, когда знаешь, что нападут, да не ведаешь, — когда. Держались настороже, друг от друга далеко не отходили. Люди паштыка верного Базаяка помогли казакам собрать ясак. Усмирить непокорных помогли добрые русские пищальки.

Строптивого сарачерского паштыка Кызгу на аркане приволокли к Ивану Пущину.

Население было приведено к шерти [8] Шерть — присяга на подданство русскому царю. . Крепко помня о вероломстве кыргызов и кузнецких татар, казаки не щадили ни тех, ни других. А чтоб князцы вороватые не учинили какого дурна, взяли в том походе казаки аманатов от каждого сеока и немешкотно вернулись в острожек. И хорошо сделали.

Января в пятнадцатый день все ясатчики были в сборе. Не успели Пущин с Константиновым соболей пересчитать, как на вышке грохнул выстрел. Влетел татарин на чалом жеребце — с жеребца пена хлопьями. Заговорил, торопясь и комкая слова. Васька Новокрещен перетолмачил: Базаяк прислал сего татарина со всполошной вестью — идет-де на казаков сила несметная, тыщ пять колмаков да кыргызцев. А ведет сих юртовщиков князец Ишейко с товарищами.

Перемолвившись накоротке, казаки подперли ворота лесиной. Татарина же безопасности ради с аманатами в сарае заперли.

Гостей ждали недолго. Едва солнце опустилось за отроги Алатау, стук тысяч копыт возвестил о приближении орды. На подходе к острожку всадники остановились, обступили его плотным кольцом.

У тщедушного Омельки Кудреватых мушкет заплясал в руках.

— Экая сутемень! — затосковал лучший стрелок Федор Дека. — Конец ствола не видно. Выбрали же ночку, вражины!

Словно в ответ на его слова на небосклон лениво выползла крутобокая луна. Вокруг нее, будто шляпки медных гвоздей, замерцали звезды.

Юртовщики стояли молча.

Луна все выше поднималась над отрогами. Стало видно отдельных всадников. Осажденные, засевшие за бревнами тына, судорожно сжимали пищали.

Внезапно первая цепь юртовщиков дрогнула, завизжала и вся лавина двинулась на острожек. Боевые кыргызские лошади нетерпеливо рвались в галоп, но всадники сдерживали лошадей. Не доходя саженей двести, лавина закрутилась на месте и откатилась назад. В бревнах тына осталась торчать дюжина стрел.

— Хотят изведать дальность боя наших самопалов! — крикнул Федор Дека.

— Изведают! — отозвался сотник. — Пущай подойдут ближе. Почнем бить наверняка.

И, когда кыргызы осмелели и самые храбрые из них приблизились саженей на сто, брызнул залп, сполохи ударили с казацкой стороны. Остановилась лавина, дрогнула, смешалась и в беспорядке отступила на безопасное расстояние. На снегу остались корчиться три кыргыза и одна лошадь. Лошадь все пыталась встать, но передние ноги у нее были перебиты, и она вскакивала и падала.

Казаки возликовали: «Куды им супротив нашего бою! Заряды — двенадцать резов на гривенку» [9] Гривенка — фунт (400 г.) . Пули тогда не лили, а рубили).

— Тоже, лыцари! — презрительно сплюнул Федор Дека. — Ндрав соколиный, походка воронья. Своей руды [10] Руда — кровь. пужаются, на чужую не нарадуются. Все больше визгом берут. Сберутся в кучу и ну визжать. Авось, кто спужается.

— Погодьте ликовать! — осадил казаков Пущин. — Они еще покажут свое.

Кочевники тем временем спешились. Вкруг острожка запылали костры. Их было много, а людей вкруг костров было видимо-невидимо. До утра горели костры, до утра не спали казаки. А утром Ишей вновь повел орду на приступ. И дальнобойными казыргановыми стрелами были в тот день убиты пеший казак Гаврило Бедарь и верхоконный Федор Борисков. А когда лезли кыргызы под самые стены острожка, услыхали то аманаты, запертые в сарае, и стали рваться наружу да двери вышибать. Тут в сарай заскочил Дека и пришиб шестопером самого беспокойного. Остальные тише стали.