Гор Видал - Император Юлиан

- Веруй в то, во что тебе предначертано верить.

- Но ведь и ты в это веришь, учитель! Мы с тобой единоверцы, иначе ты бы не смог учить тому, чему учишь.

- У меня другое мнение на этот счет, только и всего. Спустись с небес на землю - неужели ты не видишь, что новая вера уже пустила крепкие корни? С помощью Констанция христиане правят миром. Вряд ли они легко расстанутся с властью и богатством, которыми владеют уже три десятилетия. Ты опоздал родиться, Юлиан. Конечно, будь ты Константином и вернись мы на сорок лет назад, я бы закончил нашу беседу на ту же тему словами: "Бей! Объяви их вне закона! Отстрой храмы!" Но время уже упущено: ты не Константин, и мир принадлежит им. Максимум того, что можно сделать, - это попытаться приобщить их к цивилизации. По этой причине я и продолжаю преподавать, и потому-то я никогда не смогу тебе помочь!

В тот день я проникся к Проэресию глубочайшим уважением, которое сохранил и поныне. Если к моему возвращению из похода он еще будет жив, мне хотелось бы продолжить нашу беседу. Как мы все жаждем обращать других в свою веру!

Мы возвращались домой, как двое заговорщиков. Нас теперь связывали нерушимые узы, ибо мы открылись друг другу и поведали опасные тайны. Страх упрочил нашу дружбу и придал ей особую остроту.

В полутемном атриуме дома Проэресия уже собрались ученики. Они говорили все разом, стараясь друг друга перекричать - так ведут себя все ученики на свете. Как только мы вошли, веселый гомон утих. Мне показалось, что ученики смотрят на меня с опаской. Однако Проэресий их успокоил, сказав, что со мной следует обращаться, как с простым учеником.

- Правда, несмотря на бороду и поношенную одежду, он не так уж прост. - Все рассмеялись. - Он не такой, как все мы. - Я хотел было вставить, что члены царствующей фамилии все же имеют некоторое сходство (пусть и отдаленное) с прочими представителями рода человеческого, но Проэресий вдруг закончил: - Он истинный философ. Он сам, по собственной воле, выбрал тот путь, на который нас толкнула нужда. - После этих слов по атриуму пронеслась настоящая буря восторга, и лишь на следующий день до меня дошло, сколько иронии заключалось в них.

Тут меня за руку взяла Макрина:

- Тебе непременно нужно познакомиться с Приском. Из всех афинян он самый несносный.

Приск, окруженный учениками, восседал на табурете. Он худощав, лицо его всегда бесстрастно, ростом он почти так же высок, как Проэресий. Когда мы к нему подошли, он встал и буркнул: "Привет". Мне было очень приятно познакомиться с этим выдающимся учителем, о котором я был много наслышан, ибо слава о его остроумии и двусмысленной манере изъясняться разнеслась повсюду. Кроме того, он начисто лишен восторженности и в этом полная противоположность мне, способному прийти в экстаз от любого пустячка. С первой же встречи мы с ним стали друзьями; в данный момент он сопровождает меня в походе.

- Попробуй переспорь его в диспуте о чем угодно, - обратилась ко мне Макрина, взяв Приска за тонкую руку; казалось, она предлагала мне сойтись с ним в кулачном бою. - Приск славится своим умением увиливать от споров. Он никогда не вступает в диспуты, и все тут.

С выражением брезгливости, которое я впоследствии так хорошо изучил (и трепещу, когда являюсь его причиной!), Приск стряхнул руку Макрины.

- А зачем мне спорить? То, что я знаю, мне и так известно, а другие всегда не прочь поделиться со мной тем, что знают они - или им кажется, что знают. О чем тут, собственно, спорить?

- Но неужели ты не знаешь, что в споре рождаются новые мысли? - спросил я у Приска. Наивный человек - я пытался его раздразнить. - Разве не беседа и спор помогали Сократу наставлять своих учеников?

- Спор и беседа - совсем не одно и то же. Я также учу философии - или пытаюсь учить - при помощи бесед, но споры - это главная язва Афин, где люди с хорошо подвешенным языком почти всегда одерживают верх над теми, кто мудрее, но не столь красноречив. Форма изложения стала ныне всем, а содержание ни во что не ставится. Наши софисты большей частью актеры, а то и хуже - адвокаты. А юноши слушают их за деньги, как бродячих певцов.

- Уж не в меня ли ты метишь, Приск? - сказал подошедший Проэресий. Видимо, это у них был давний спор, и он забавлял моего учителя.

- То, что я думаю, тебе известно, - огрызнулся Приск. - Ты из них самый зловредный, потому что лучше всех лицедействуешь. - Он прибавил, обращаясь ко мне: - Проэресий настолько красноречив, что все без исключения софисты в нашем городе люто его ненавидят.