Гор Видал - Император Юлиан

Я попытался сменить тему и спросил, когда можно прийти к ее дяде, но она не отреагировала.

- Знакомство с Юлианом - их главный конек, - продолжала она. - Они готовы говорить о нем часами, главная тема их споров - насколько велики его шансы стать императором. Григорий убежден, что Юлиану это удастся, а Василий - что Констанций с ним разделается.

Хотя Василий уже понял, к чему клонит Макрина, он ничуть не испугался:

- Макрина, а ты уверена, что он не тайный осведомитель на службе у императора?

- Но ты же с ним знаком.

- Мало ли с кем мы бываем знакомы? Среди наших знакомых есть преступники, идолопоклонники, посланцы Сатаны…

- Где это видано, чтобы у осведомителя была такая бородка? Кроме того, какое мне дело? Я, во всяком случае, ничего не замышляю против государя. - Сверкая черными глазами, она повернулась ко мне. - Если ты и в самом деле осведомитель, запомни это хорошенько, ладно? Я боготворю нашего императора. Мне без него свет не мил. Всякий раз, когда я вижу этот божественный лик, запечатленный в мраморе, мне хочется разрыдаться и воскликнуть: совершенство, имя тебе - Констанций!

- Тс-с! - зашипел на нее Григорий, не будучи уверен, хорошо ли я отнесусь к насмешкам над своим двоюродным братом. Меня они позабавили, но стало не по себе. По правде говоря, я не исключал, что Григорий, Василий или даже сама Макрина служат в тайной полиции; в таком случае того, что наговорила Макрина, хватило бы с избытком, чтобы отправить нас всех на плаху. Трудно себе представить более печальную судьбу: погибнуть из-за шутки!

- Не будь бабой, Григорий! - Макрина вновь обернулась ко мне. - Ума не приложу, почему эти двое так не любят Юлиана, особенно Григорий. По-моему, он просто придирается, правда ведь, Григорий? - От ужаса лицо у Григория стало землисто-серым. - По их мнению, Юлиан - поверхностный дилетант. Они говорят, его любовь к знаниям - сплошное притворство. Василий, тот даже считает, что истинное призвание Юлиана - военное искусство, если, конечно, его оставят в живых, но, по мнению Григория, Юлиан чересчур легкомыслен даже для этого занятия. Тем не менее Григорий страстно желает, чтобы Юлиан стал императором. Он хочет быть его фаворитом. Как они оба погрязли в мирской суете, правда?

От потрясения Григорий лишился дара речи. Василий тоже казался обеспокоенным, но все же нашел в себе мужество ответить.

- Я готов с тобой согласиться во всем, кроме того, что мы погрязли в мирской суете. Мне лично в миру не нужно ничего. Более того, могу сообщить, что не пройдет и месяца, как я вступлю в кесарийский монастырь. На этом свете трудно найти обитель, более удаленную от мирской суеты.

- Ну и злой у тебя язычок, Макрина! - Пришедший наконец в себя Григорий снова попытался обратить все в шутку. - Она все выдумывает, просто ей нравится над нами издеваться, ведь она же язычница. Истая афинянка. - Он с трудом скрывал свою ненависть к Макрине и страх предо мной.

- Во всяком случае, мне было бы любопытно свести знакомство с принцепсом, - рассмеялась Макрина. - Где ты собираешься остановиться? У моего дядюшки?

Я ответил отрицательно, объяснив, что хочу пожить у друзей. Она кивнула.

- У дяди хороший пансион, и главное, он никогда не обсчитывает. Те постояльцы, которых не может принять дядя селятся у моего отца - он не менее честен, но терпеть не может учеников, и переубедить его невозможно.

Я посмеялся ее шутке; Близнецы последовали моему примеру, хотя смех у них получился какой-то деланный. Затем Василий предложил пойти к Проэресию. Я расплатился за всю компанию, мы вышли на улицу и зашагали, поднимая раскаленную пыль. По дороге Макрина шепнула мне на ухо: "А я с самого начала знала, что ты принцепс".

Приск: Ты, наверное, оценишь иронию, заключенную в нескольких местах прочитанного тобою эпизода. Представленный в столь отвратительном виде Григорий ныне избран председателем очередного Вселенского Собора, и его прочат в епископы Константинопольские. Какое наслаждение - бросить взгляд на нищую юность этого достойного епископа! А Василий, что так жаждал отрешенной от мирской суеты жизни, возведен в сан епископа Кесарийского и правит церковью Азии. Он недолго проучился в Академии. Я был тогда с ним знаком и остался о нем самого лучшего мнения. Он умен, горяч, и не задайся он целью стать одним из столпов христианской церкви, из него вышел бы первоклассный историк. Но что поделаешь, честолюбивые молодые люди не могут устоять перед соблазном занять высокое положение в обществе. Философия не обещает им в будущем ничего, церковь - все.