Гор Видал - Император Юлиан

- Что ж, по крайней мере, они не забыли Аристотеля, - сказал я добродушно, но Макрина и бровью не повела.

- Так из-за того, что ястребы не спариваются…

- Самка ястреба оплодотворяется ветром! - Григорий из тех, кто не может устоять перед искушением приукрасить чужое высказывание. К несчастью, его так и тянет на банальности, и он с важным видом изрекает прописные истины. Однако Макрина была безжалостна.

- Даже если ястребы не спариваются…

- Что значит "даже"? Они не спариваются, это общеизвестный факт.

- А что, кто-нибудь видел, как ястребиху оплодотворяет ветер? - с озорной улыбкой спросила Макрина.

- Полагаю, кто-то, наверно, видел. - От раздражения круглые глаза Григория еще больше округлились.

- Но как это можно видеть, если ветер невидим? Как узнать, оплодотворил ли ветер птицу, а если да, то какой именно?

- Вот упрямая! - бросил мне раздосадованный Григорий. - Кроме того, будь это неправдой, Аристотель не написал бы об этом и нам бы сегодня не пришлось спорить, истинно это или нет.

- По-моему, это не вполне логично, - задумчиво протянула Макрина.

- Когда-нибудь ее отдадут под суд за безбожие. - Григорий попытался обратить свой проигрыш в шутку, но ему это не удалось. Макрина рассмеялась - какой это был приятный, тихий, незлобивый смех!

- Ну ладно. Самка ястреба откладывает яйца, будучи девственницей, согласна. Но при чем тут рождение Христа? Мария была женщиной, а не птицей, а у женщин зачатие происходит только одним способом. Не понимаю, что такого сокрушительного в ответе Василия кинику: то, что истинно для самки ястреба, не обязательно истинно в отношении Марии.

- Василий, - строго проговорил Григорий, - отвечал на довод киника, состоявший в том, что абсолютно все живые существа рождаются на свет от совокупления самца и самки. Ну, а если хотя бы одно живое существо рождается иным путем, - а именно это и имел в виду Василий, - тогда, может быть, и другие…

- Но разве "может быть" - это довод? Может быть, у меня сейчас вырастут крылья и я полечу в Рим (как бы мне этого хотелось!), но я не могу, а потому и не делаю этого.

- Людей с крыльями никогда не существовало, тогда как…

- А как же Дедал с Икаром? - храбро кинулась в бой Макрина, и спасло нас лишь появление Василия. Лицо Григория потемнело от злости, а девушка была сама не своя от удовольствия.

- Мы с Василием дружески поздоровались. Со времен нашей ранней юности он сильно изменился и стал красивым мужчиной, высоким и худощавым; в отличие от Григория, его волосы были коротко острижены.

- Постригся под епископа? - пошутил я. Василий дружелюбно улыбнулся и тихо ответил цитатой из Назарея: "Да минет меня чаша сия", однако, в отличие от плотника, он говорил искренне. Сегодня он живет именно так, как хотелось бы жить мне, - уединенно, избегая соблазнов, вся его жизнь посвящена книгам и молитве. Несмотря на веру, Василий вызывает у меня искреннее восхищение.

Услышав, что Василий назвал меня Юлианом, Макрина вдруг спросила:

- Кажется, в Афины должен прибыть двоюродный брат императора? Его тоже зовут Юлианом.

Василий удивленно взглянул на Григория, но тот знаком показал ему, что нужно держать язык за зубами.

- А ты знаешь принцепса Юлиана? - спросила меня Макрина.

- Знаю, но не очень хорошо, - кивнул я, повторив знаменитое изречение Солона.

Макрина тоже кивнула:

- Ну конечно, как же иначе? Ты жил вместе с ним в Пергаме. Близнецы часто его вспоминают.

Слова Макрины меня и смутили, и позабавили. Я никогда не подслушивал чужих разговоров, даже в детстве, и не потому, что считаю это постыдным, а просто оттого, что не желаю знать, что обо мне думают или, точнее, говорят - а это далеко не одно и то же. Все, что обо мне можно сказать плохого, я могу представить себе и сам, ибо люди таковы, какими другие их себе представляют. Вот почему наши репутации так часто и радикально меняются: меняемся не мы, а мнение о нас. К примеру, когда дела в государстве идут хорошо, императора любят, а если плохо - ненавидят. Мне нет нужды глядеть в зеркало, я даже слишком ясно вижу свое отражение в глазах приближенных.

Итак, меня смутило не столько то, что Макрина могла обо мне сказать, сколько то, что мне предстояло узнать о Василии и Григории. Меня бы нисколько не удивило, если бы оказалось, что они обо мне невысокого мнения. Образованные юноши, вышедшие из низов общества, обычно смотрят на ученые потуги принцепсов с явным пренебрежением. На их месте я поступал бы точно так же.

Реакция моих пергамских приятелей на слова Макрины была неодинаковой. Григорий проявил чрезвычайное беспокойство, лицо же Василия осталось непроницаемым.