Гор Видал - Император Юлиан

- А что он говорит обо мне? - поинтересовался я, но Галла трудно было отвлечь от главного предмета всех его помыслов - собственной особы.

- О тебе? А какое ему до тебя дело? - Галл столкнул меня в бассейн с холодной водой, но я стащил его следом. Он был скользкий, как рыба, но мне удалось довольно долго продержать его голову под водой. Он вынырнул, отплевываясь, весь посиневший; хотя ему был двадцать один год, а мне всего шестнадцать, я был не слабее. - Он хочет постричь тебя в монахи, только и всего. Хотя будь на то моя воля, из тебя бы сделали евнуха. - Он хотел лягнуть меня в пах, но поскользнулся на мокром мраморе и упал, громко ругаясь, а я расхохотался. Тут вошли рабы, чтобы помочь нам одеться. Поскольку Галл уже достиг совершеннолетий, гофмаршал распорядился, чтобы его облачили в форму офицера дворцовой гвардии, хотя он и не получил еще офицерского чина. Что касается меня, то, к сожалению, благороднейший Юлиан - пока всего лишь ученик и должен одеться соответственно. В результате мой сводный брат совсем меня затмил, но я был этому только рад. Пусть Галл сияет, думал я, мне лучше оставаться в тени, но выжить.

Констанций прибыл в Макеллу в полдень и сразу же проследовал в предназначенные для него покои, оставив всех в полном неведении относительно дальнейшего распорядка дня. Никто не знал, примет ли он нас через минуту, через час или вообще не пожелает видеть, и мы с трепетом ожидали нашей участи в большом зале виллы. Его балки были увешаны гирляндами из ветвей вечнозеленых деревьев, и вместо обычного затхлого духа в зале пахло сосной и эвкалиптом. В конце зала на возвышении был установлен золотой трон. Справа от него, на полу, стояло украшенное слоновой костью кресло для преторианского префекта Востока, прибывшего вместе с императором. Справа и слева от трона стояли по старшинству придворные, а у его подножия - епископ Георгий в парадном облачении; справа от него поставили Галла, а слева - меня.

У входа высилась массивная фигура Евсевия, окруженного глашатаями; он еще более, чем накануне, походил на огромного павлина. Со стороны мы, наверное, были похожи на статуи: все застыли в полном безмолвии. Хотя в зале было прохладно, меня от страха прошибал пот. Скосив глаза, я посмотрел на Галла: от напряжения у него подергивались уголки губ.

Прошла, кажется, целая вечность, прежде чем до нас донеслись звуки труб, а затем клики "Август!", возвещавшие о приближении императора, - сначала где-то далеко и неотчетливо, потом все ближе и явственнее: "Август! Август!" У меня задрожали колени, к горлу подкатила тошнота. Внезапно тяжелые двери с треском распахнулись, и перед нами предстал Флавий Юлий Констанций, Август Восточной Римской империи. С тихим стоном Евсевий припал к его стопам и, обнимая колени императора, нараспев зашептал слова церемониального приветствия - мы их не слышали, так как все пали ниц перед повелителем вселенной, а он медленно и величаво прошествовал через весь зал к своему трону. Я не мог видеть моего царственного родственника, так как усердно изучал узор мозаики на полу, и лишь когда гофмаршал подал всем знак подняться, я наконец увидел, каков он, убийца моего отца.

Констанций поражал своей величавостью - это обращало на себя внимание прежде всего: даже самые обычные его движения были, казалось, тщательно продуманы и отрепетированы. Подобно императору Августу, он носил сандалии на толстой подошве, дабы казаться выше. Его лицо было тщательно выбрито, большие глаза печальны. От своего отца Константина он унаследовал большой нос и тонкие губы, придававшие его лицу брюзгливое выражение. Торс у него был красив и мускулист, ноги непропорционально коротки. С ног до головы он был закутан в тяжелую пурпурную хламиду, ниспадавшую до самого пола; голову украшала серебряная диадема, усыпанная жемчугом.

Констанций неподвижно восседал на троне, когда гофмаршал подвел к нему епископа Георгия, который радушно поздравил его с прибытием в Макеллу. Император при этом ни разу не взглянул на нас с Галлом. Отвечая время от времени епископу согласно церемониалу, он говорил так тихо, что мы не могли разобрать ни слова.

Наконец настал наш час. Епископ Георгий подвел нас к гофмаршалу, а тот, в свою очередь, сопроводил на возвышение и представил императору. Меня охватил такой ужас, что я вновь пришел в себя только тогда, когда уже обнимал в соответствии с требованием этикета колени императора.

Откуда-то издалека долетел голос императора. Тембр голоса у Констанция был несколько выше, чем я предполагал: "Мы рады видеть нашего благороднейшего брата Юлиана". Большая мозолистая рука опустилась, крепко ухватила меня под левый локоть и помогла подняться.