Александр Борщаговский: Где поселится кузнец

Притиснутый к стене, Турчин наклонил голову, будто Грант мог увидеть его в толпе. Чувство жалости к жене, затертой чьими-то равнодушными спинами, нахлынуло так неистово, так покаянно, что захотелось кулаками проложить ей дорогу сквозь толпу.

А она будто угадала его смятение и сказала нежно:

— Мы у цели, дружок. Дождемся президента — и пусть все будет, как будет.

— Я не позволю тебе ждать на улице!

— Мы могли бы вместе пойти в театр.

— Меня — уволь! — воскликнул Турчин. — Я лучше наймусь в конюхи к этим ловкачам, убирать навоз, что угодно, только не смотреть идиотский фарс!..

Позади театра, в полумраке Театральной аллеи с черными стволами вязов, Турчина обступила тишина. Смутно темнела задняя стена театра с заложенными деревянным брусом воротами, со служебным входом на сцену, с наковальней неподалеку от двери и коновязью в стороне. Сюда едва доносился смех зрителей, когда открывали служебную дверь, чтобы выбросить окурок или выглянуть наружу, не начался ли дождь, назревавший в вашингтонском небе. Турчин сел спиной к театру, на каменную тумбу. Он не заметил, что к театру подъехал всадник, ловко соскочил с высокого седла и нетерпеливо прошелся вдоль брандмауэра, будто ждал здесь кого-то встретить и, к досаде своей, обманулся. Турчин вскочил на ноги, когда за спиной кто-то сказал совсем близко: «Эта скотина Спенглер всегда опаздывает!» — и хлыст шлепнул генерала по спине.

— Простите!..

Человек потянулся было к шляпе, но не донес руки до темных, приспущенных полей и драчливо уставился на генерала.

Турчин никогда прежде не видел этого статного молодца с нервным, заносчивым лицом, с загнутыми книзу темными усами и с недобрым прищуром неуступчивых глаз. А тот, вдоволь наглядевшись на мундир генерала-северянина, посмотрел на Турчина не только с вызовом, но и с личной, осознанной, мстительной неприязнью.

Открылась служебная дверь, слабый свет размыло у самой стены; едва тронув наковальню, кто-то помешкал на пороге, привыкая к темноте, и двинулся к ним.

— А-а-а, Спенглер! — отметил про себя человек с хлыстом.

Приблизился длиннорукий, с жилистой, высокой шеей человек. Бежевая нечистая шляпа, обвисшая слева, притеняла лицо, под рабочей курткой на нем надета груботканая, без воротника рубаха. Теперь они оба разглядывали генерала: один напряженно и подозрительно, другой с ленивой развязностью.

— К черту! — сказал Турчин без адреса, имея в виду случайность, которая свела на задворках театра незнакомых людей, и пошел по аллее в сторону конюшен. Служебная дверь за его спиной открывалась и закрывалась, затем все стихло, Турчин остался один. И вдруг в темноте за стволами вязов прошелестели странные звуки:

— Белая грязь!..

Турчин прислушался: не ослышался ли он? С чего бы это в столице, у стен театра, где находится сам президент, звучали так хорошо знакомые солдатам слова, которыми мятежники выражали ненависть и к белым беднякам Юга, и к белым противникам рабства.

— Белая грязь!

Не д у хи ли преследуют его?

— Русская грязь!

Вот как: д у хи знают его! Голос приходит снизу, будто кто-то, прячась, прополз мимо.

— Русская грязь! — послышалось за вязами, на этот раз с другой стороны, и голос другой, пропитой, сипловатый.

Духи затеяли с ним игру. Они возникают то там, то тут, хитрят, дразнят, обманывают. Шепот, сдавленное дыхание, идиотский, кудахтающий смех, осторожные шаги и быстрый, мелкий топот, шаг ребенка и бросок метнувшегося в траве барсука.

— Русская грязь!

Турчин бросился на голос; упала с головы шляпа, он наклонился, нашарил ее, а шепот полоснул, обжег справа, и, ослепясь яростью, он рванулся туда, зная, что этого нельзя делать. Турчин налетал на стволы, ушиб плечо, метался, слыша позади и сбоку издевательский смех, и сослепу наткнулся на кого-то, присевшего у самой земли. Тот не вырывался из рук генерала, а покорно побрел к театру, где было светлее.

Большеголовый уродец, почти карлик, с тупым, взрослым лицом. Он стоял, перевалив набок голову, и без страха поглядывал на генерала. И в тот же миг, когда Турчин разглядел его, кто-то, быстро обогнув здание театра, закричал в темноту:

— Мистер Турчин! Мистер Турчин! Где вы?

Едва высокая, тощая фигура возникла перед генералом, он узнал Уильяма Крисчена, молодого чикагского журналиста, волонтера 19-го Иллинойского полка.

— О, генерал! Дорогой генерал! — обрадовался Крисчен и тут же узрел уродца. — А ты что здесь делаешь, паршивец?