Владимир Микушевич - Воскресение в Третьем Риме

– Нет, – твердо ответил я.

– Рассчитываю переубедить вас в ближайшее время. А теперь я настрою для вас телевизор. Утром пораньше просто включите его, и все. А теперь покойной ночи.

Ярлов ушел, оставив на шахматной доске расставленные фигуры.

Я долго не мог уснуть, забылся беспокойным сном лишь к утру и проснулся позже обычного. Немедленно я включил телевизор. Сон тут же как рукой сняло. На экране двигались танки, двигались неуклонно, неумолимо, безостановочно. Долгое время я обращал внимание только на улицы, по которым они двигаются. У меня сложилось впечатление, что танки занимают позиции по всей Москве. Удивляло отсутствие комментариев. Потом голос диктора с деланым спокойствием произнес: „Ввиду чрезвычайных событий происходит передислокация бронетанковых войск“. И сразу же вслед за этим объявлением по экрану поползли титры: „ПРАКС… ПРАКС… ПРАКС…“ В первый раз я увидел это слово на экране телевизора.

Передвижение танков сменилось на экране православным церковным богослужением. Молодой подтянутый епископ, носящий церковное облачение как военную форму, торжественно возглашал: „С нами Бог!“ И тут же по экрану побежали те же титры: „ПРАКС… ПРАКС… ПРАКС…“ Я подумал, всели зрители знают, что такое ПРАКС. Через некоторое время голос за кадром призвал население сохранять спокойствие и объявил, что поддержание общественного порядка гарантируется. Затем по экрану снова поползли танки в сочетании с титрами: „ПРАКС… ПРАКС… ПРАКС…“ Становилось скучновато, но я подумал, что скука – необходимая принадлежность этого действа, если угодно, его цель. Скука подтверждала, что все остается по-прежнему.

Я спохватился и посмотрел, по какому каналу это все показывают. Обозначение канала я нашел не сразу. В левом углу экрана еле различалась цифра 0. Итак, это был нулевой канал. Мне очень хотелось посмотреть, что показывают по другим каналам, но я боялся, что потом не найду нулевого, никак не обозначенного на пульте.

А танки все шли, шли, шли, перемежаясь церковными богослужениями, трогательными пейзажами, милыми заброшенными деревушками, памятниками православной архитектуры, мимо которых тоже шли танки. Теперь уже и на танках можно было прочитать: „ПРАКС“.

Внезапно зрелище оживилось. Стали показывать телешоу с голыми девицами всех цветов кожи. Зазвучала мелодия марша демократической молодежи, впрочем, без слов, но старшее поколение помнило слова: „Дети разных народов, мы мечтою о мире живем“. Я понял, что это идет телешоу Гансинского „Союз нерушимый“. Вдруг на эстраду выбежали молодые люди обоего пола в спортивных костюмах, иногда просто в трусах. Они держали в руках пучки березовых прутьев. На прутьях кое-где сохранились листья, так что пучки походили на банные веники. Но, как выяснилось вскоре, это были розги, которыми новоприбывшие принялись хлестать участниц телешоу. Хлестали напоказ, но, по-видимому, хлестали больно, так как слышались взвизги, не лишенные, впрочем, эротизма. Трудно сказать, во что превратилась сцена: в баню, в застенок, или шло всеобщее радение; было непонятно, кто кого хлещет. Но вот к микрофону подбежала голая дива и завизжала: „Грешна! Грешна! Грешна!“ Хлипкий юноша в трусиках хлестнул ее еще раз, на нее накинули серую хламиду, а юноша сказал: „Иди и больше не греши!“ Участницы телешоу подходили к микрофону одна за другой, покаянно визжали и уходили со сцены в серых хламидах. Правда, казалось, что некоторые возвращаются, голые, их опять секут, и вся процедура повторяется, пока по экрану бегут титры: „ПРАКС… ПРАКС… ПРАКС…“ „Прах-с“, – впервые мелькнуло у меня в голове, и я удивился, как это не приходило мне в голову до сих пор.

Потом показали Красную площадь. Туда также вышли молодые люди, слишком легко одетые для поздней осени. В воздухе заметны были снежинки. Вышедшие на площадь неумело размахивали метлами, лопатами и вилами. Они выметали, ворошили, отвеивали что-то невидимое. „Прах-с“, – повторили про себя. А подметальщики, ворошилыцики, веяльщики начали что-то ритмически выкрикивать. Наконец, я расслышал, что, занятые своим таинственным делом, они кричат: „Меро-вей! Меро-вей! Меро-вей!“ А на экране все те же титры: „ПРАКС! ПРАКС! ПРАКС!“

Вдруг сборище сбилось с ритма и, толкаясь, поспешно, чуть ли не в панике покинуло площадь. На Красную площадь входили танки, как будто сюда-то они и двигались. На танке ехал Ярлов в кожане, с непокрытой лысиной, с курительной трубкой в руке на манер Сталина. На танке было написано красными буквами: „ПРАКС“. Танк остановился напротив мавзолея. Я думал, что Ярлов поднимется на мавзолей, но он остался на танке.