Валерио Манфреди - Тиран

— И он их получит. — Он повернулся к другим военачальникам, стоявшим вокруг: — Вы переоденетесь в платье пленников, гребцы пересядут на карфагенские корабли и подготовятся к скорейшему выходу в море!

— Блестяще, — одобрил Филист, — абсолютно блестяще: план, достойный великого стратега.

— Я с тобой, — сказал Дионисий.

— Лучше не надо, — возразил Лептин. — Это все-таки очень опасная затея. Одного из нас двоих вполне достаточно, и лучше, чтобы ты остался в городе. Кроме того, у тебя семья, а у меня никого нет. До сих пор все шло гладко, так? Дай мне самому этим заняться.

Дионисий пристально посмотрел ему в глаза.

— Я готов был убить тебя в Катании…

— Знаю.

— И допустил бы чудовищную ошибку. Иногда я спрашиваю себя, кто из нас на самом деле лучший.

— Разумеется, я, — ответил Лептин. — Скажи мне пароль, ублюдок!

— На самый край света! — рассмеялся Дионисий.

— На край света! — повторил Лептин и взбежал на мостик карфагенского корабля.

Филиста тронуло это грубое прощание. Он-то знал, что самые глубокие чувства по-прежнему живы в душе Дионисия под коркой власти, затвердевавшей с каждым проходящим днем. Он продолжал надеяться, быть может, обманывая себя, на то, что человек в конце концов одержит верх над тираном.

Эскадра вышла из Лаккия и двинулась, держась, насколько возможно, ближе к Ортигии, и так добралась до Племмириона, с противоположной стороны от Большого порта. Потом повернула к Даскону, где сверкали огни карфагенского лагеря и виднелись дозорные суда.

Часовые отдали честь знаменам Танит, проходившим мимо них, и получили ответ на своем языке. Одному карфагенскому военачальнику приложили меч к горлу, убедив его таким образом успокоить их, подав знакомый голос. Теперь маленькая флотилия могла продолжить движение, и Лептин повел ее в глубь гавани, где стояло на якоре около пятидесяти боевых кораблей.

Удар был столь внезапным, сколь и мощным. Десяток судов протаранили и потопили сразу же, не дав даже сдвинуться с места; остальные подожгли при помощи стрел с горящими наконечниками.

Вторая их волна обрушилась на палатки и склады. Тем временем повсюду раздавались крики и протяжные звуки рога, скоропалительно сигнализировавшие тревогу.

Началась такая суматоха, что Лептину удалось захватить около дюжины вражеских кораблей и на буксире вывести их из гавани. На рассвете его эскадра с триумфом вошла в порт Лаккий, встреченная торжествующей толпой.

Лептин почувствовал, что словно возрождается к жизни, когда толпа приняла его в свои объятия, и брат тоже, но потом он поднял глаза на стену крепости и на вершине башни увидел хрупкую женскую фигуру. Ему почудилось, будто она машет ему рукой в знак приветствия, и он в душе подумал, что это Аристомаха, кажущаяся маленькой с такого расстояния, далекая, недоступная.

Осмелев от успеха, сиракузский флот под командованием Лептина предпринял ряд вылазок, потопив множество транспортных судов и немало боевых кораблей. Карфагеняне, разозленные понесенными потерями, вскоре решили выманить из норы своего неуловимого противника, засевшего в Лаккие, и разрушить его лагерь в ходе скоординированной и сконцентрированной атаки.

На сей раз сам Дионисий тоже взошел на борт «Бувариды», и люди видели, как в яростной схватке, произошедшей вскоре после этого, два брата бьются бок о бок с невероятной храбростью, ведя на абордаж воинов, — в точности как тогда, когда им было по двадцать лет.

При поддержке катапульт, простреливающих вход в порт, сиракузский флот занял выгодную позицию в узком пространстве Лаккия и нанес врагу тяжкий урон, под конец вынудив его уйти. Греки захватили около десяти кораблей, после чего численность находящегося в их распоряжении флота достигла пятидесяти единиц.

На суше конница ничем не уступала своим товарищам, действовавшим на море. Она совершила несколько десятков вылазок, нападая на отряды карфагенян, рыскавшие по окрестностям в поисках провианта и фуража, уничтожая лазутчиков, бродящих по окрестностям, а также создавая угрозу для передовых частей Гимилькона в долине Анапа.

Таким образом, в постоянных стычках, прошла весна и настало лето — раскаленное, влажное, душное.

Оно принесло в карфагенский лагерь чуму. Мертвых сбрасывали в болото, привязывая к ногам камень, и от этого зараза распространялась еще больше, передаваясь по подземным водным артериям.

Удушливая жара высушила множество колодцев в пределах городских стен, но источник Аретузы продолжал бить, чистый и прозрачный. Филист вспомнил слова Иолая, сказавшего, что именно в нем кроется спасение Сиракуз, и отдал распоряжение пить воду только из святого ключа — до тех пор, пока война не окончится и снова не польют дожди.