Максуд Кариев - Спитамен

— Что же ты предлагаешь, хитроумный Спитамен? — спросил Намич, не сводя с него пронизывающего взгляда, сделавшегося вдруг суровым и холодным.

— Саблю ломает более прочная сабля, в скачках обгоняет тот конь, что выносливее. Пока дракон доползет сюда, мы должны обучить свое войско. А сейчас руки моих воинов более привычны к серпу, нежели к мечу. Их могут легко одолеть обученные воины Искандара. Я знаю это и не возьму на себя греха…

— А Бесс, мне сообщили, уже выступил, — тихо заметил Намич, отводя глаза.

— Бесс всегда подчеркивал свою близость к Великому царю, — сказал Спитамен, решив сыграть на самолюбии Намича. — Вряд ли он мог поступить иначе.

— Я тоже из Ахеменидов, — счел нужным заметить правитель, и Спитамен понял, что стрела его попала в цель. — А Согдиана — часть Ахеменидской империи. Великий царь в конце концов поймет, что главная опора его — Согдиана, а не Бактрия. Ты, наверное, прав, не резон нам приносить в жертву дракону наших необученных воинов. Однако мне над твоими словами надо подумать, хитроумный Спитамен.

Спитамен опустил глаза, чтобы блеск их не выдал его ликования. Намич и сам хитер и коварен, хоть и называет его «хитроумным». Конечно же, он блюдет свои интересы. Он знает: бактрийское войско обучено не лучше, чем согдийское, и надеется, что Бесс из первого сражения выйдет изрядно потрепанным и обессиленным и тогда Намич станет диктовать ему свои условия и докажет, что он еще более знатный Ахеменид. Кто сильнее, тот и ближе к Великому царю. Как бы тот и другой еще не стали искать убежища в Согдиане, спасаясь от македонского дракона…

Намич улыбнулся своим мыслям и промолвил:

— Займись, Спитамен, войском. Научи каждого из воинов тому, что умеешь сам. Если дракон все же приползет, он должен сломать свои зубы о согдийские крепости. Но… — Намич поднес к губам указательный палец: — …Набарзану об этом ни слова.

Спитамен развел руками. И после паузы признался:

— Меня тревожит другое.

— Говори, — разрешил Намич.

— На вашем пиру присутствуют правители многих приграничных городов, вожди племен. Вы обратили внимание, сколь безмятежны их лица? Я не заметил на них ни малейшей обеспокоенности…

— Здесь присутствуют Датафарн, Хориён, Катан, Хомук, Оксиарт, я поговорю с ними.

— А известно ли вам что-нибудь о намерениях Шаха Хорезма Фарасмана? Он наш северный сосед, и если дракон доползет до нас, то наши беды не минуют и его. Силы у Хорезма значительные, но их нужно собрать в хороший кулак…

— Я свяжусь с Фарасманом, который тоже приглашен на пир. Согдиана и Хорезм исстари служили друг другу опорой в черные дни. С ним мы договоримся.

Спитамен заметил, что по краю зала вразвалку, слегка пошатываясь и придерживаясь рукой за колонны, идет Набарзан. Лицо его после выпитого стало багровым, взгляд подозрительным и придирчивым. Он отвесил правителю поклон и направился к тому месту, где сидели за дастарханом Оксиарт и Хориён, вновь принявшиеся за трапезу и мусаллас, развязавший им языки. Они разговаривали о чем-то веселом и громко хохотали. Спитамен опустился с ними рядом и взял с дастархана пустую чашу. Появившийся за его спиной черный раб с глиняным кувшином налил ему янтарного мусалласу. Оксиарт придвинул блюдо с румяными кусками мяса, обжаренного на углях, с прилипшей кой-где золой, пропитавшейся жиром. Спитамен медленно, наслаждаясь сладостью и ароматом, выцедил мусаллас, отрезал себе жирный кусок горячего мяса с ребрышком. Остальные тоже последовали его примеру, осушили чаши, положили на хлеб кебаб и стали есть, не прерывая плавной беседы, текущей на пирах весело и складно.

Спитамен вдруг заметил, что сидящие рядом перестали жевать, смотрят куда-то в сторону и тоже обратил взор туда. В проеме двери задержалась, взявшись за косяк, юная девушка в белом платье. Хотя лицо ее было прикрыто до глаз, сквозь тончайший шелк просвечивали ее алые губы и тонкий прямой нос. Черные как смоль волосы уложены на голове в узел и переплетены тончайшими нитями белого и розового жемчуга, а на светлом лбу полумесяц, усыпанный алмазами. Широкий рукав соскользнул к локтю, оголив руку, которой она держалась за косяк, на ней сверкали браслеты, словно предназначением их было ослеплять всякого, кто ею залюбуется, предохраняя от сглаза. Это была Торана. В сопровождении четырех рабынь она царственной походкой проследовала к своему креслу и села, поставив ноги в маленьких, расшитых бисером, башмаках на бордовую бархатную подушку. Рабыни расположились на ковре у ее ног.