Берды Кербабаев - Решающий шаг

Один из мужчин был хозяин дома — Иван Тимофеевич Чернышов. Это был крепкий широкоплечий человек лет сорока. Темные, почти черные волосы его были зачесаны назад без пробора, длинные темно-русые усы свешивались кончиками к подбородку, из-под густых нависших бровей поблескивали живые карие глаза. Левой рукой, лишенной двух пальцев, Иван Тимофеевич держал между коленями темную бутылку, а правой ввинчивал в пробку штопор, не переставая оживленно разговаривать с гостем, маленьким, щуплым человеком с русой бородкой, редкими рыжеватыми волосами и впалыми щеками. Голос у гостя был слабый, синие глаза смотрели тоскливо. Временами он начинал кашлять, хватаясь рукой за впалую грудь. Когда хозяйка поставила на край стола медную кастрюлю и открыла крышку, гость придвинулся поближе к тарелке и сказал:

— Анна Петровна, сегодня я ваш нахлебник!

— Полно вам, Василий Дмитрии, — радушно отозвалась хозяйка. — Какой вы нахлебник? Бываете так редко... Кушайте на здоровье!

Она налила в тарелку борщ и поставила перед гостем.

Иван Тимофеевич наполнил два стакана вином и один протянул Василию Дмитриевичу. Тот вопросительно посмотрел на хозяина:

— А Анне Петровне?

Иван Тимофеевич взглянул на жену, на вино в бутылке и потянулся к чашке:

— Хватит и ей.

— Мне не надо, — сказала Анна Петровна. — Я ведь не пью, Василий Дмитриевич.

Но Иван Тимофеевич вылил остаток вина в чашку и поставил перед женой:

— Выпей, Анна. Теперь у нас не часто бывает такой обед.

Чокнулись. Мужчины залпом опорожнили свои стаканы, Анна Петровна только пригубила чашку. Иван Тимофеевич положил в рот кусочек черного хлеба, хлебнул борща и заговорил с гостем:

— Знаешь, Василий, вчера у меня была получка. Говорю жене: «Давай-ка, Анна, сготовь завтра получше обед да бутылочку вина купи по случаю праздника». А она все о своем: «Ты бы лучше, говорит, не о праздничных обедах думал, а о том, как бы сколотить деньги на коровенку!» С тех пор, как прошлой зимой продали корову, у нее только и разговору об этом. «Ну что ж, говорю, скопи, если можешь. Я же тебе отдаю всю получку. По кабакам не хожу, а уж когда получка...»

— Ну уж и получка, — с неудовольствием проговорила Анна Петровна. — Твоей получки скоро и на хлеб не хватит. На рынке вон как все подорожало.

Чернышев вытер усы и снисходительно улыбнулся:

— Что ж мне теперь — спекулянтскую лавочку на базаре открыть? Или идти к туркменским баям овец пасти?

— Я этого не говорю, но ты можешь зарабатывать больше. Тебя на хлопковый завод звали?

— Это к армянину-хозяину? Василий вон знает эту бестию. Попади ему только в лапы, — всю кровь высосет. Нет, уж лучше я на паровозе останусь.

— Тогда прибавки проси. Небось не отпустят, накинут десятку-другую. Не больно-то много здоровых мужчин осталось. А ты — машинист.

Чернышов громко расхохотался:

- Вот ты и поговори с ней! Начнет с коровы, кончит обязательно тем, что я мало зарабатываю.

— Корова себя всегда прокормит, да и тебе останется, — возразила Анна Петровна. — Вот если добьешься прибавки, обязательно буду копить на корову.

— Чудачка ты, Анна, — уже серьезно заговорил Чернышов. — Говоришь, накинут десятку. Мне на кинут, другому накинут, а на что же баре-господа да спекулянты будут жить в свое удовольствие? А теперь и война вдобавок. Кто будет содержать миллионные армии? Это ведь наш брат, рабочий, крестьянин, отдает все свои силы и кровь на эту проклятую войну. Ты вот сколько лет живешь со мной, а таких простых вещей не понимаешь. Накинут! Петлю они накинут на шею нашему брату, да и затянут потуже.

— Да и накинут что к заработку, так невелика корысть, -- вмешался в разговор Василий Дмитриевич, уже покончивший с борщом и жевавший хлеб и перышко зеленого лука. — Накинут десятку, Анна Петровна, а цены поднимутся на две. Деньги теперь печатают вовсю, бумаги хватает. А бумага — она бумага и есть. Деньги дешевы, хлеб дорог.

Анна Петровна, собирая тарелки, хотела что-то сказать, но в этот момент у ворот раздались шаги.

— А вот и еще гость! — улыбнувшись, сказала она, когда распахнулась калитка.

Иван Тимофеевич обернулся:

— А, Артык! — и поднялся навстречу. — Добро пожаловать!

Артык подошел, сбросил с плеча седло и поздоровался. Лицо у него было измученное, глаза печальные, и весь он выглядел разбитым, расслабленным. Иван Тимофеевич сразу понял, что у Артыка, обычно веселого и живого, какое-то несчастье. Он усадил Артыка рядом с собой, взглянул на седло и спросил по-туркменски: