Берды Кербабаев - Решающий шаг

Народным горем став, белки ты налил кровью,

Ты свой народ обрек разбою, Эзиз-хан.

Ты баям по-сердцу, и сам лишь баев любишь,

Добро народное ты расхищаешь, губишь;

Ты слизываешь кровь с меча, которым рубишь;

Рад зверствовать, ты стал грозою, Эзиз-хан.

Приманку «веры» дав ахунам да ишанам,

Ты самозванствуешь, зовясь Тедженским ханом.

Но сколько бед принес ты беднякам-дейханам!

Навек проклятие с тобою, Эзиз-хан!

Песня растрогала сердца дейхан, бахши пришлось повторить ее несколько раз. А на другой день петля Эзи-за задушила его.

Толпа за толпой проходили по дороге мобилизованные в аулах дейхане. Они с тоской и страхом смотрели на висевшего у дороги Хораз-бахши. Какой-то юноша остановился, пристально глядя на повешенного, и невольная слеза выкатилась у него из глаз. «Бахши-ага,— прошептал он, захлебываясь от горя, — еще позавчера мы слушали твою новую песню. Дейхане готовы были носить тебя на руках. И вот что сделали с тобой палачи Эзиза. О звери!..» Но тут налетели эзизовские нукеры и плетьми погнали юношу по дороге.

На груди повешенного была прикреплена дощечка с надписью по-арабски: «Кто б ни был прославляющий власть, противную вере ислама, — так и с ним будет!» Никто из дейхан не понимал этой арабской надписи. Но и без того в глазах мобилизованных, которых гнали в город, повешенный был грозным предостережением: «Так будет с каждым, кто вздумает не подчиняться воле Тедженского хана!»

Бахши висел перед глазами проходящих и казался джарчи (Джарчи — вестник, глашатай), который как бы возглашал во весь голос:

— Эй, заблудший народ, на твою голову обрушилась черная буря! Смотри на меня! В чем мое преступление?.. Разве я искал чего-нибудь в жизни, кроме веселья народного? Разве не избегал печали, не искал всегда радости? Ваша печаль печалила мое сердце. Ваше веселье заставляло греметь струны моего дутара... И, видите, что получилось. Дикий кабан Эзиз с налитыми кровью глазами лишил меня дыхания жизни. Все мое преступление в том, что я оплакивал печаль вашу, горе народное... Пусть смерть стала мне уделом, — я говорю всем вам: куда вы идете, зачем? Очнитесь, опомнитесь! Если вы и дальше пойдете этим гибельным путем за диким зверем Эзизом, кровь ваша ручьями потечет среди сыпучих песков, а трупы ваши станут лакомством хищных птиц и волков. Проснитесь же, друзья, откройте глаза!..

Несчастные люди, содрогаясь от ужаса, шли со своими горестями мимо повешенного.

Начиная с прошлой ночи, в сторону Мары проходил эшелон за эшелоном. С платформ торчали дула орудий, в жерла которых можно было просунуть руку с рукавом. В этих дулах притаилась смерть для сотен и тысяч людей. Но люди, выбегавшие из вагонов с баклажками в руках, по-разному вооруженные, в разных одеждах и разного возраста, не думали об этой смерти, — они везли ее для других. Они надеялись, что смерть пройдет мимо них.

На пыльном поле возле станции старые и вновь мобилизованные нукеры Эзиза спешно обучались военному делу. Эзиз разделил их на роты и взводы, рядом с каждым ротным командиром поставил русского офицера. В городе были мобилизованы все туркмены, знающие русский язык, все толмачи. Сынки городских купчиков с удовольствием надели зеленые погоны. Толмачей хватило не только для адъютантов, взятых Эзизом в штаб, но и для офицеров-инструкторов.

Эзиз роздал берданки мобилизованным, выдал кое-кому белье. Среди получивших берданки были и безусые подростки, и такие, что уже брили бороду, и бородачи, которым перевалило за полсотни лет.

Эти пестрые роты и взводы проходили обучение. Большинство не имело никакого представления о военном строе. Ноги в чокаях старательно взбивали густую пыль, из-под папах градом катился пот, но толку получалось мало. Когда одной из рот дали команду: «Кругом!» — все повернулись в разные стороны. Ружейные приемы давались еще труднее. Люди неуклюже вскидывали и опускали берданки, толкали прикладами друг друга; когда по команде делали выпад и кололи штыком, многие падали лицом в пыль. Для проверки меткости стрельбы попробовали стрелять залпом. Мишенью сделали полуразрушенную глинобитную стену, которой было огорожено железнодорожное полотно. По команде: «Пли!» — пальнули и как горохом посыпали. Пыльные дымки взвились до стены, а большинство пуль понесло в небеса. Многие стреляли с закрытыми глазами.

Офицеры-инструкторы сначала довольно ретиво бегали от взвода к взводу, показывая, как обращаться с оружием, как стрелять и колоть штыком. Руки, привыкшие держать черенок лопаты, неумело и неохотно брались за приклад, а от прикосновения к холодному стволу вздрагивали, словно коснувшись тела змеи. Офицеры совсем приуныли. Им стало ясно, что такое войско в бою будет лишь помехой, мишенью для орудий и пулеметов.