Берды Кербабаев - Решающий шаг

Увидев Тыжденко, начальник тюрьмы вытаращил глаза: перед ним стоял комиссар красногвардейского отря-да, теперь, когда власть перешла в руки белых, свободно разгуливающий по городу.

Алеша опередил его вопрос:

— Я с повинной... Хочешь — помоги мне, не хочешь — губи.

— В чем дело? — спросил начальник тюрьмы. — Чем помочь?

— Я не ушел с большевиками, понадеялся на тебя. Если явлюсь в штаб, мне не поверят, если же и поверят, пошлют на фронт. А воевать надоело, — я пока не хочу умирать. По старой дружбе устрой меня тут на какую-нибудь должностенку.

Видя, что начальник колеблется, Алеша добавил:

— Свой наган и винтовку я спрятал тут неподалеку. Если хочешь, возьми их. Больше мне пока отблагодарить тебя нечем.

Наган и винтовка — это было не так уж мало. Кругом торговали оружием в открытую и за огнестрельное оружие платили неплохие деньги. Тем не менее начальник нерешительно промямлил:

— Ладно, подумаю. Через несколько дней зайди.

— Мне вот сейчас деться некуда, — настаивал Тыжденко. — Назначь меня хоть подметальщиком или воду носить, только помоги.

Начальник тюрьмы почесал в затылке, посопел носом и, наконец, согласился назначить Тыжденко коридорным надзирателем к одиночным камерам, где как раз не явился на ночное дежурство один из надзирателей. Объяснив, что пост в этом коридоре особо ответственный, так как там сидит арестованный утром комиссар Полторацкий, начальник тюрьмы предупредил, что Тыжденко будет отвечать головой, если что-нибудь случится.

Через полчаса, прицепив к поясному ремню револьвер, Алеша направился на ночное дежурство. С беззаботным видом, довольный неожиданной удачей, даже насвистывая что-то, спускался он по каменной лестнице в подвальный этаж, как вдруг заметил устремленный на него, злобный взгляд горбуна, стоявшего на слабо-освещенной лестничной площадке. Прошло немного больше суток, после того, как этого самого горбуна красногвардейцы Тыжденко доставили в тюрьму, а теперь он, видимо, получил свободу. Алеша торопливо сбежал с лестницы и исчез за дверью коридора.

Полторацкий сидел в одиночке. Военный штаб белых уже объявил ему о смертном приговоре, вынесенном в тот же день. До казни оставались считанные часы. Полторацкий думал о своей жизни. Перед мысленным взором его прошли детство, юность, зрелые годы, когда он работал наборщиком типографии, боролся за лучшее будущее рабочего класса, а потом был подхвачен могучим вихрем революционных событий — побывал в Петрограде на съезде Советов, услышал Ленина, стал большевиком. И ему стало невыносимо тяжело от сознания, что поручение партии остается невыполненным, что в тот момент, когда над советским Туркестаном нависла такая страшная угроза, ему приходится уходить из жизни, почти ничего не сделав для организации отпора врагам. Ему хотелось хоть несколько слов написать перед смертью тем, кто должен жить и бороться за новый, прекрасный мир свободных людей и свободного труда... Обхватив голову руками, он сидел неподвижно на голом топчане, и мысли уносили его все дальше и дальше из мрачного каземата. И до исполнения приговора оставалось все меньше и меньше времени.

В двери тихонько щелкнул и открылся волчок. Полторацкий не двинулся с места, но вдруг услышал шепот:

— Товарищ комиссар!.. Товарищ комиссар!..

Он обернулся и, увидев знакомые горячие глаза Алеши, быстро подошел к двери. Тыжденко торопливо объяснил ему свое появление здесь, спросил, что делать, чтобы облегчить побег.

Полторацкий на минуту задумался. Алеша вспомнил, как некогда вот так же стоял и разговаривал через волчок с Артыком в коридоре ашхабадской тюрьмы. Артыка надо было успокаивать, ободрят Комиссар, видимо, не нуждался в этом. Ни тени беспокойства и страха в его лице Тыжденко не заметил.

— Ничего из этого не выйдет, Алеша, — заговорил, наконец, Полторацкий. — Погибнем оба. Лучше уж один я... Карандаш и бумага у тебя есть?

За дверью коридора послышались шаги. Алеша, ничего не успев ответить, сунул в волчок свою записную книжку с карандашиком и захлопнул дверцу.

Пришел незнакомый надзиратель, принял дежурство, а Тыжденко велел сейчас же идти к начальнику тюрьмы.

Как только закрылась за Тыжденко дверь кабинета, начальник с беспокойством сообщил ему, что его узнали.

— Тебя, говорят, надо не на караул ставить, а самого в одиночку посадить... Что теперь будем делать?

— Я ведь сразу сказал, что вручаю тебе свою судьбу, — спокойно ответил Тыжденко. — И теперь повторю то же самое: можешь снять этот револьвер и отправить меня в камеру.