Берды Кербабаев - Решающий шаг

— Приняли и взяли и дарим вам! — ответил мулла в свою очередь и подвинул сосуд к Мамедвели.

Пятьдесят шесть раз передвигали они друг другу сосуд, а тем временем куча пшеницы, золотых и серебряных вещей росла все больше. Мамедвели-ходжа вернул ценности хозяевам, а пшеницу отправил домой. Так был очищен от грехов старый бай, вся жизнь которого пришла в злодеяниях и насилиях.

Пока Мамедвели и мулла совершали обряд очищения грешника, из двух жердей и нескольких поперечин были сколочены носилки в виде лестницы. Тело Халназара завернули в молитвенный коврик, вынесли из кибитки ногами вперед и положили на носилки. Мамедвели велел повернуть носилки так, чтобы лицо Халназара было обращено к Мекке, затем начал безмолвно читать молитву. Мужчины встали позади него рядами.

— Я мыслью вознесся, — читал про себя Мемедвели. — Лоб мой обращен к Каабе, лицо мое обращено к Кыбле (Кыбла — направление к Мекке), молитва моя — к богу. Слава всевышнему аллаху!..

Раскрыв ладони, он дотронулся большими пальцами до ушей. Мужчины, не произнося ни слова, повторяли его движения. Так же беззвучно Мамедвели читал молитву еще две-три минуты. Закончив ее, он молча поклонился на обе стороны и провел ладонями по лицу.

Тогда Садап-бай вынесла четыре куска шелковой материи и положила их на тело Халназара. Шелком обернули носилки, и погребальная процессия двинулась в путь.

Чтобы придать похоронам больше торжественности и выполнить требования адата, Баллы привязал к носилкам двух верблюдов.

Около двух верст мужчины несли покойника на плечах. Многие делали это не столько из уважения к Халназару, сколько из желания получить что-нибудь при раздаче погребальных денег на могиле.

В кибитке Садап-бай снова поднялся плач. Но на этот раз причитания продолжались недолго. Как только погребальная процессия вышла за аул, женщины прекратили свои завывания и заговорили о Халназаре. Они превозносили широту его души, его нрав, его щедрость, все его поступки. Садап-бай расчувствовалась до того, что стала сравнивать Халназара с пророком. Она говорила:

— Отец детей моих — это белая птица из самого рая. Увы, он ушел от нас!

Мама села поудобнее и сказала:

— Ах, конечно, огонь ада не коснется Халназар-бая! Как говорят муллы, в раю его встретят гурии. Он будет блаженствовать среди них.

Хотя слова Мамы и пришлись по сердцу Садап-бай, но то, что муж будет жить в раю с гуриями, вызвало в ней что-то вроде ревности. Она знала, что когда в бороде Халназара еще не было седины, он легко сошелся с одной соседкой, перекочевавшей из песков. Тогда она, Садап-бай, была молода, ее не могла успокоить даже плетка Халназара, и она, не считаясь с болью, кричала: «Чтоб тебе спокойно не улежать в могиле!» Теперь, вспоминая о неверности Халназара, она чуть не повторила это проклятие. Но тут же пришла ей в голову мысль: «А что, если это проклятие закроет перед ним двери рая и он будет гореть в адском огне?» Ее стали душить неожиданно хлынувшие слезы. «Каюсь, о господи! — мысленно взмолилась она. — Пусть светлым будет место, где он лежит!»

Тем временем погребальщики доставили тело Халназара на кладбище. Могила была уже вырыта. Около могилы возвышались два холмика красноватого песку. Тело Халназара тихо опустили в могилу и положили в боковую нишу — лицом в сторону Кыблы. Потом заложили нишу кирпичиками и замазали глиной. Гандым посмотрел на свою работу и подумал: «Мой шалаш в сто раз лучше, чем это твое жилище».

Получив разрешение от старшего сына покойного, стали засыпать могилу. В изголовье поставили вилообразный шест, на верхушку его привязали белую материю, из песка сделали могильный холмик и лопатами уравняли его со всех сторон. Когда со всем этим было покончено, у могильного шеста разостлали скатерть, разложили жаренные на масле лепешки и все стали «пробовать соль» — отламывать по кусочку и есть. Гандым засунул в рот целую лепешку и, как верблюд, в несколько секунд проглотил ее. Он хотел было протянуть руку за второй, но в это время Мамедвели поднял раскрытые ладони и начал читать благодарственную молитву. Гандым с досадой подумал: «Ну и скуп же ходжа, байское добро жалеет!»

Погребальщиков было всего шестьдесят человек. Баллы поделил между ними сорок туманов — стоимость двух верблюдов, которые были привязаны к носилкам покойника. Разделили и шелковую материю, которой были обвиты носилки. Каждому досталось не больше того, что обычно идет на оторочку женских штанов. Но Гандым, слыша звон серебра в своем кармане, радовался: «Вах, если бы каждый день умирало хоть по одному баю!»