Берды Кербабаев - Решающий шаг

Хуммет вообще любил говорить гладко, а на этот раз употребил все свое красноречие, и в голосе его слышалось искреннее раскаяние. Пристально посмотрев на задумчиво слушавшего его Эзиза, он продолжал:

— Узнав, что ты хочешь напасть на царя, я решил забыть нашу вражду и соединиться с тобой. Поэтому и не поехал к полковнику, остался дома. Я лежал, думая, как поступить лучше: позвать ли тебя или самому поехать к тебе — и незаметно заснул. А тут как раз подоспели твои джигиты. Сейчас ты — хан, я — твой раб. Веришь моему слову — ради пользы мусульманского дела сделай меня своим слугою, не веришь — следуя старой вражде, арестуй, а уж если так ненавидишь— убей. Но я хочу снять с себя проклятие народа и, что бы ты со мной не сделал, отдаю себя в твои руки.

Эзиз недолго раздумывал. Раскаяние волостного показалось ему искренним. Кроме того, не простить человека, пришедшего с повинной головой, было не в обычаях туркмена. И он сказал:

— То, что мы затеваем, не родовая распря. Это борьба за мусульманскую веру, за освобождение от гнета. Поэтому, как мусульманин, я прощаю тебя.

— Господин хан, я знаю твое великодушие. Сегодня ты показал его еще раз. Спасибо тебе!

Но Эзиз вспомнил, каким ревностным слугой полковника был Хуммет, и решил проверить его.

— Ты свободен, — продолжал он. — Если хочешь, поезжай к своему полковнику и скажи: этой ночью мы нападем на него:

— Эзиз-хан, — прервал его волостной голосом искренней обиды, — не бей меня словами, бей, если хочешь, саблей! Не издевайся надо мной. Мне достаточно моей вины и позора.

Эзизу эти слова пришлись по душе. На изъеденном оспой лице появилось какое-то подобие улыбки, и он великодушно ответил на взволнованные слова волостного:

— Если твое сердце с нами, тогда ты — один из нас. Вон твое оружие, возьми его.

— Эзиз-хан, позволь подарить тебе этот револьвер. Мне довольно и кривой сабли, чтобы снести с плеч голову полковнику. Если я это сделаю, мой грех будет смыт и сердце успокоится.

Волостной оживленно заговорил о том, что царские власти в Туркестане не имеют силы, что у них только и и остались гремящие поезда, да и они станут безвредными, если разрушить железную дорогу. Когда речь зашла о нападении на город, он указал, где удобнее и легче всего ворваться на улицы Теджена, причем стал уверять, что у полковника в городе нет крупного гарнизона. И в конце концов добился того, что у Эзиза рассеялись последние сомнения.

Надев ремень поверх пухового кушака, прицепив к нему револьвер волостного и повесив через плечо отцовскую кривую саблю, Эзиз-хан сел на своего вороного коня. Пятизарядную винтовку, купленную у приезжавших за зерном йомудов, он положил перед собой на седло и выехал к своим нукерам. Перед ним было мало джигитов на чистокровных скакунах. Дейхане сидели на низкорослых кобылках, на ослах; некоторые были вооружены старинными ружьями, заряжающимися с дула, большинство — вилами, топорами, дедовскими кривыми саблями и даже огромными ножницами для стрижки овец.

Собрав вокруг себя старшин, Эзиз отдал приказ о выступлении.

— Джигиты! — сказал он. — Сегодня мы сели на коней для того, чтобы сбросить иго царя, чтобы порвать путы и освободить туркменский народ. Сегодня — день, когда туркмены должны показать свою отвагу!

— Покажем! — раздались голоса. — Смерть баярам!

Глядя на сотни всадников, Эзиз и не подозревал, как жалко выглядит он со всем своим «войском». Он чувствовал себя по меньшей мере богатырем Рустемом

«Как бы то ни было, а я перетянул народ на свою сторону, — думал он. — С такой силой нет места, которого я не достиг бы, нет крепости, которой не взял бы. Если сегодня сброшу царскую власть, завтра сам буду править страной. Я стану ханом не одного только Теджена, а всех туркмен. Кто посмеет восстать на меня? Народ? Гм .. Возьмешь в руку палку — и пойдет туда, куда его погонишь!»

А Хуммет в это время кричал:

— Кто против этой войны — у того в жилах нет мусульманской крови! Жена свободна у того, кто убежит от нас!

Чапык-сердар вышел из толпы провожающих и обратился к повстанцам с напутствием. Его тусклые глаза блестели, слабое тело дрожало, голос звучал хрипло:

— Храбрецы! Поручаю вас сердару, отмеченному божественным оком!.. Эзиз-хан! Тебя поручаю царю мужей! Призывая бога, вынь кривую саблю отца, и она удлинится, как меч Али. Идите же, и да будет спутником вам мужество храбрых!

Джелиль-ишан, маленький, седой, черноглазый человек, воздел руки к небу, благословляя нукеров. Его длинная седая борода развевалась, а голос звучал плаксиво: