Роман Литван - Мой друг Пеликан

С нескрываемым нетерпением Антонина разговаривала со мной, будто на одной ноге, побыстрей желая распрощаться до завтра, дело сделано, чего еще?

Вот так Антонина, я сам не знал, чего мне от нее, наверное, Пеликан, и тесная связь между ними.

Не мог я повиснуть в пустоте один с внезапным этим грузом, который она переложила на мои плечи и куда-то спешила, точно я навязывался ей.

Хочу остановиться на мгновенье и подумать.

Вместе с тобой, благосклонный читатель.

Если мы и дальше так поплывем по волнам, то запрыгивая далеко назад, то возвращаясь в сегодня или шмякаясь в середину времен, подобно некоторым, выдавая на гора чего ни взбредет на память без сюжета, без строго осмысленной композиции, а так, неизвестно почему, потому что взбрендило в авторскую голову, неприученную к творческому напряжению, — что же это у нас получится? Авангард. Или, прости меня, Господи, постмодернизм какой-нибудь? «Очень гениально», так они не чинясь поносят друг друга, — и на поверку занудно и непроходимо скучно. Мелко, плоско. Беспомощно.

Нет, мне так подавайте хронологическую последовательность, характеры, живые образы в действии, в столкновении — друг с другом ли, с Природой, с самим собой — но чтобы это двигалось, дышало, пульсировало. Чтобы жизнь развивалась сама по законам жизни. А идеи, чувства — разжевывать и описывать мне их не надо, ни-ни, сбивает, я люблю сам добраться, ощутить, унюхать — если, разумеется, автор так сумел показать поступки и мысли своих героев, что я прожил с ними эти их поступки и желания, и разочарования, и мыслил их мыслями, и болел их болезнями, и любил и умирал вместе с ними!

Мне подавайте простое повествование.

С сложнейшими проблемами и перипетиями и откровениями — но простое, безыскусное. Без выкрутасов. Кажущееся и в отношении работы автора простым и легким, почти без усилий. Неискушенный человек не подозревает, как безумно тяжко такое сочинительство. Напротив, эдакая какая-нибудь одна фраза размером с полторы страницы, особенно ежели без знаков препинания, да еще часть текста поперек страницы или тем более кверх ногами, с мешаниной из разноречивых наблюдений, соображений, глубокомысленных замечаний, перемежающихся анализом одного, второго, десятого сотню лет назад выеденных яиц, — представляется ему плодом безусловно труднейшей, титанической, самоуничижительной — там, конечно, все больше о себе, о своем прошлом, ничтоже сумняшеся начиная от пеленки загаженной и детского горшка, о чем еще-то писать-то? — работы автора.

За некоторым исключением, терпеть не могу автобиографическую прозу. Всякие воспоминания, топорные или залихватские — неважно. Все они для меня на одно лицо.

Одно дело, когда великий Гончаров или Тургенев на склоне дней вспоминают былое, людей тогдашних, интересные встречи и впечатления от них, — и другое, когда современный Петя или Володя лет тридцати-сорока-пятидесяти, не умея выстроить сюжет, высмотреть в нашей реальной жизни и осмыслить типические характеры и обстоятельства, увековечивающие нашу эпоху, принимаются размазывать скучнейшие словеса о том, на какой улице, в каком доме и в каком городе они жили, да как выглядел их дом, какая была загородка у соседей и каким пальцем они, авторы, чесали себе левую пятку, если нечаянно случалось им наступить в каплю куриного помета, словом, за неимением других способностей, пытаются таким простейшим способом заявить перед всем миром о своем неповторимом, несравненном, драгоценном «я» и о том, что с этим их «я» происходило до малейших чрезвычайно увлекательных — для них самих — подробностей, питая безмерную любовь к микроскопическим, зауряднейшим фактикам своей биографии, а что при этом будет испытывать читатель, их не заботит.

Кому случалось, придя в гости, попасть в плен толстенного хозяйского фотоальбома, и если к тому же хозяин заядлый фотолюбитель, да к тому еще самовлюбленный злодей, — испытать муки покорного рассматривания каждой, без пропусков, фотокарточки, увековечивающей чужие и неинтересные физиономии, позы, ситуации, памятные для хозяина и, конечно же, очень и очень для него самого интересные, тот, без сомнения, согласится, что заурядные фактики чужой биографии очень похожи на этот скучный и чужой альбом.

Почему тогда я, испытывая подобные настроения, начинаю этот рассказ не с художественно отстраненного «он», а с болтливого, сугубо личного «я», способного обузить, размазать и разменять повествование на тягучие биографические подробности, никому не надобные соседские загородки и куриные капли?