Карин Эссекс - Фараон

Царица спросила у избранных ею спутников, Хармионы, Ираса и Гефестиона, не передумали ли они. Она никого не просит быть погребенным вместе с нею. Хармиона ответила взглядом, полным презрения. Гефестион только улыбнулся глупому вопросу. Клеопатра надеялась, что Ирас поддастся страху и останется снаружи — он привык скорее получать утешение, нежели даровать его. Но Ирас просто сказал царице: «Ты — моя жизнь», — и вошел в здание прежде, чем Клеопатра успела возразить ему что-либо еще.

По приказу царицы стены гробницы были расписаны фресками с видами города — его храмов и колоннад. Теперь их белоснежная краса оживала в свете факелов — подобно тому, как сам город пробуждался с лучами рассвета. Клеопатре хотелось и после смерти продолжать жить в Александрии. Но когда она возводила этот мавзолей, она и помыслить не могла, что когда-нибудь будет погребена здесь заживо.

В гробнице было так тихо, словно все ее обитатели уже умерли. Никто не произносил ни слова. Гефестион читал свиток со стихами. Хармиона писала письма, а Ирас украшал гребень крошечными алмазами, как будто сегодня вечером царица должна будет присутствовать на важном приеме и он готовит украшения для ее прически.

Снаружи почти не доносилось шума, как будто город тоже вымер. Люди заперлись в своих домах, купцы не отворяли лавки, рынки опустели. Даже крестьянские ребятишки не играли на берегу. Царила такая тишина, что Клеопатре казалось, будто Посейдон в скорби заставил умолкнуть океанский прибой.

Наконец вдалеке послышался стук копыт одинокой лошади, и какое-то время спустя кто-то спешился у ворот и постучался. Гефестион открыл маленькое оконце, и Клеопатра увидела губы Диомеда — писца, которого она послала, чтобы он описал битву во всех подробностях. И с этих губ слетал рассказ, которого она не желала слышать. Но слова падали и падали в тишину гробницы, а перед внутренним взором царицы разворачивалось действо.

— Битвы не было. Император увидел, как весь его флот уплывает навстречу рассвету и занимает место в строю кораблей Октавиана. Корабли так естественно вписались в этот строй, как будто для них там было приготовлено место. И теперь весь флот, как единое целое, плывет к городу. Конница увидела бегство флота и бросилась прочь от императора — к Октавиану. Пешие солдаты дезертировали следом за конными. Император остался один. С ним был только личный телохранитель. Мне кажется, он потерял рассудок, видя, как все его войско перебежало к врагу.

Сердце Клеопатры неистово колотилось, но тело оставалось холодным.

— И что же он сделал?

— Он помчался во дворец, сказав, что после всего произошедшего утром ожидает увидеть тебя там в объятиях Октавиана.

— Даже в такой час он продолжает ломать комедию, — пробормотала Хармиона.

Клеопатра не обратила на нее внимания.

— Он жив?

— Он жив и предлагает слуге тысячу талантов за то, чтобы тот убил его. Он сам не свой, царица.

Ее супруг мечется по покоям, словно раненый лев, и просит слугу убить его! Непревзойденный, Непобедимый пытается взглянуть в лицо своей смертности. Его любовь к жизни сильнее всех доводов, и он смотрит в смертную сень, не смея шагнуть в ее темные, ждущие объятия. Разрываемый между двумя мирами, не в силах выбрать — в то время, как Октавиан входит в его город! Кто-то должен спасти его от этой агонии.

— Диомед, немедленно отправляйся к императору и скажи ему, что я уже мертва. Что я услышала об утренних событиях и лишила себя жизни.

Никто не задал ей ни единого вопроса. Здесь были только самые близкие люди, и они знали, что она делает.

Диомед заглянул в окошко, пытаясь поймать взгляд царицы. Она повторила:

— Скажи императору, что я вонзила себе в грудь кинжал и сразу же умерла.

Диомед уехал. Клеопатра прошипела спутникам:

— Молчите все!

Она хотела побыть наедине со своими мыслями. Она знала, что Антоний последует ее отважному примеру и быстро лишит себя жизни, чтобы они вместе могли войти в обитель богов. А может быть, он поспешит к мавзолею, чтобы увидеть, действительно ли она мертва. Ибо в таком случае он должен остаться в живых, чтобы вести переговоры об участи их детей.

Царица молила Владычицу Исиду укрепить ее в мудрости. «Все, что хорошо для всеобщего высшего блага, то и должно произойти», — шептала Клеопатра.

Однако она молилась совсем не о том, на что надеялась. Ей хотелось, чтобы Антоний поспешил к ней в мавзолей. Когда он явится и обнаружит, что она жива, они не будут убивать себя, а разорвут свои пышные одеяния, облачатся в лохмотья и спасутся бегством. Клеопатра всю жизнь была мастером переодевания. А Антоний просто рожден для театра. Однажды он прикинулся рабом, чтобы ускользнуть от противников Цезаря. Как истинный комедиант, он напялил рваный плащ и, хромая, вышел из города, двигаясь по направлению к лагерю Цезаря, якобы намереваясь предложить тому свои ничтожные услуги.