Бернард Корнуэлл - Клинок Шарпа

– Зато я поймал несколько.

Снова прощание, копыта стучат по камням – и Шарп побрел обратно в город. Разлука не будет долгой: он хотел поскорее вернуться в полк Южного Эссекса, в родную стрелковую цепь. Но недельку можно подождать: есть, пить и отдыхать, как приказал генерал. Он распахнул калитку, ведущую в маленький дворик, его официальную квартиру, зарегистрированную в мэрии, и замер. Она подняла глаза:

– Я думала, ты умер.

– А я думал, что ты пропала без вести, – он был прав: память – худший подарок. В памяти остались ее темные волосы, орлиный нос, худое мускулистое тело, закаленное месяцами скачки по приграничным холмам – но память не сохранила мимики, тепла, живости.

Тереза спустила котенка на землю, улыбнулась мужу и подошла поближе:

– Прости, я была слишком далеко на севере. Что здесь случилось?

– Я тебе потом расскажу, – он поцеловал ее, обнял и снова поцеловал. В горле стоял комок вины.

Она удивленно взглянула на него:

– С тобой все нормально?

– Да, – улыбнулся он. – А где Антония?

– Внутри, – она кивнула в сторону кухни, откуда доносилось пение «старушки-матери» Хогана. Тереза пожала плечами: – Уже нашла себе няньку. Наверное, не стоило ее привозить, но я решила, что надо показать ей могилу отца.

– Это подождет, – оба смущенно рассмеялись.

Палаш скрипнул по камням, он снял его, положив на стол, потом снова привлек ее к себе:

– Прости.

– За что?

– Я заставил тебя волноваться.

– А ты считал, брак – это тишь да гладь? – улыбнулась она.

– Нет, – он снова поцеловал ее, на это раз облегченно. Она в ответ крепко обняла его: рана заныла, но это не имело никакого значения. Значение имела только любовь, хотя этот урок дался ему нелегко. Он целовал ее снова и снова, пока она не отстранилась:

– Здравствуй, Ричард, – она вся светилась от радости.

– Здравствуй, жена моя.

– Я так рада, что ты жив.

– Я тоже рад.

Она расхохоталась, потом кивнула на палаш:

– Новый?

– Да.

– А что случилось со старым?

– Сносился.

Что случилось со старым, значения больше не имело: на смену старому палашу в потертых ножнах пришел новый, оружие Судьбы; клинок Шарпа.

С моей стороны может быть наглостью добавлять в приключения Шарпа еще персонажей ирландского происхождения, но Патрик Кертис и Майкл Коннелли существовали на самом деле и играли в 1812 году те же роли, что и в «Клинке Шарпа». Преподобный доктор Патрик Кертис, известный испанцам также как дон Патрисио Кортес, был ректором Ирландского колледжа, профессором натуральной истории и астрономии в университете Саламанки. В преклонном возрасте, 72 лет от роду, он стал также главой собственной шпионской сети, протянувшейся из занятой французами Испании далеко на север от Пиренеев. Французы подозревали о его существовании, хотели уничтожить, но узнали, кто этот таинственный шпион, только после битвы при Саламанке. Как говорится в новомодных шпионских романах, «личина его была сорвана», и когда французы снова ненадолго завладели городом, ему пришлось бежать под защиту британцев. В 1819 году, после окончания войны, Кертис получил британскую государственную пенсию. В конце концов он покинул Испанию и стал архиепископом в Арма [110] Город в ирландской провинции Ольстер, центр одного из шести исторических графств Ирландии, знаменитый тем, что именно здесь основал первый в Ирландии христианский храм Св. Патрик. Ныне резиденция католического и англиканского архиепископов. и примасом [111] Главный архиепископ страны. всей Ирландии. Скончался он в Дроэде [112] Небольшой портовый город на востоке Ирландии (также встречаются варианты написания: Дрогеда, Дрохеда). в почтенном возрасте 92 лет.

Архиепископ Кертис умер от холеры, а сержант Майкл Коннелли из солдатского госпиталя в Саламанке скончался от алкогольной интоксикации вскоре после битвы. Нет свидетельств, находился ли Коннелли в госпитале (располагавшемся в Ирландском колледже) до битвы – если честно, я в этом сомневаюсь – но он точно был там после событий 22 июля 1812 года. Я оклеветал его, назначив ответственным за мертвецкую: на самом деле он был старшим сержантом по всему госпиталю. Стрелок Костелло, раненый при Саламанке, описал Коннелли в своих мемуарах, а я бесстыдно украл это описание для своей книги. Он был внимателен к раненым: хотя, как говорит Костелло, «пил, как кит», но главной его заботой было, чтобы британцы умирали достойно перед лицом французов. Костелло цитирует Коннелли: «Боже милосердный! Чего тебе еще желать? Разве тебя не похоронят в гробу, завернутым в саван? Во имя Божье, умри достойно, не позорь себя перед французами». Коннелли был безмерно популярен: похороны самого герцога, пишет Костелло, не собрали бы столько плакальщиков. Один из тех, кто нес гроб, чревовещатель-кокни [113] Уроженец Лондона из низших слоев населения. , постучал по гробу и произнес, имитируя голос Коннелли: «Выпустите меня, вы что? О Боже милосердный, я задыхаюсь!» Кортеж остановился, солдаты вытащили байонеты и оторвали уже прибитую крышку гроба, открыв мертвого сержанта. Инцидент был признан чрезвычайно смешным, шуткой в хорошем вкусе, вполне соответствующем натуре людей Веллингтона.