Иван Кошкин: За нами Москва!

— …поэтому я считаю, что командовать нами должны вы, — закончил Волков.

Политрук вздохнул и похлопал лейтенанта по плечу.

— Вы хороший мальчик, Саша, — каким-то обыденным, не по-военному добрым голосом сказал еврей. — Хотел бы я, чтобы мой сын, когда вырастет, был таким, как вы. Все, что нужно командиру, у вас есть, но вы должны научиться понимать людей. Иногда одной только воли и решительности бывает мало, такие случаи не предусмотрены уставом.

Комроты молчал, не понимая, к чему клонит комиссар.

— Да, по уставу командование должен принять я, и, поверьте, я бы справился. Но мы сейчас в особом положении. Мы разбиты, отрезаны от своих, окружены. Боевой дух у людей упал, они напуганы, а ведь предстоит долгий выход по немецким тылам… — Гольдберг помолчал и продолжал почти шепотом: — Мы все можем погибнуть. Как вы думаете, сколько из ваших бойцов подумывают сейчас о том, чтобы сдаться в плен?

— Как вы… — Кровь бросилась лейтенанту в лицо, не помня себя, он шагнул к комиссару: — Вы говорите о моих людях!

— Я шел замыкающим, — все так же тихо сказал политрук. — Вы помните эти листовки? «Бей жида политрука, морда просит кирпича»? Многие из ваших бойцов подняли их.

— Я тоже поднял.

— Но потом выкинули. А другие оставили. — Комиссар посмотрел в сторону поляны: — Им страшно, Саша. Пропуск в плен предлагает им жизнь, а мы должны заставить их идти, возможно, на смерть.

— То есть вы хотите сказать, — лейтенант не смог скрыть презрение в голосе, — что мои красноармейцы только и думают о том, чтобы сдаться?

— Некоторые — наверняка, — спокойно ответил Гольдберг. — Это нормально, жить хочется каждому. Если сейчас командование приму я, люди могут взбунтоваться. Подождите. — Он поднял руку, видя, что Волков готов взорваться. — Поставьте себя на их место. Еще три месяца назад они были просто рабочими…

— А вы видели, как эти «просто рабочие» шли сегодня утром в атаку? — насмешливо спросил комроты.

— Это не имеет значения, — покачал головой комиссар. — Там они были частью дивизии. На миру и смерть красна, вы же знаете. Если бы вас тогда убили или ранили, прислали бы другого лейтенанта, и рота воевала бы, как прежде. Здесь все по-другому. Я еще по Гражданской помню как это бывает. Именно поэтому командиром сейчас должен быть тот, кого они знают и кому они доверяют. Вы говорили, что готовили их в учебном полку?

— Да. — Лейтенант уже успокоился и не мог не признать, что в словах Гольдберга есть резон.

— Значит, вам они поверят, — кивнул комиссар. — Сейчас это очень важно. А я, соответственно, буду политруком роты. Будем считать, что меня временно понизили в должности.

Волков молча кивнул и повернулся к бойцам, но Гольдберг придержал его за рукав.

— Последний вопрос. — Валентин Иосифович выглядел слегка обеспокоенным. — Командир первого взвода… Он… Надежный человек?

«Начинается», — с беспокойством подумал лейтенант, но виду не подал. Архипов утверждал, что за Берестовым никаких палачеств не числилось, да и маловероятно, чтобы комиссар и белогвардеец встречались раньше.

— Старший сержант Берестов — отличный младший командир… Да, он надежный человек. А почему вы спрашиваете?

— Да так… — Политрук, казалось, чувствовал себя виноватым. — Просто показалось… Нет, ничего.

Командир и комиссар вернулись на поляну. Красноармейцы, похоже, даже не заметили, что кто-то куда-то отлучался. Бойцы лежали в том тяжелом, бессонном забытье, что наступает у человека который слишком долго держался на пределе возможностей. Медведев шагнул навстречу ротному и вяло отдал честь.

— Товарищ лейтенант, у меня семнадцать штыков при одном пулемете, у Андрей Васильича — двадцать четыре, пулеметов два, один — немецкий. От третьего взвода только шестеро осталось. Раненых четырнадцать, из них десять ходячих, пока.

— Что значит «пока»? — резко спросил Волков.

— Четверо на честном слове держатся, — тихо сказал старшина. — Женька-филолух контужен сильно, скоро чертей гонять начнет. У Чиркина прострелен бок, сюда дошел, а встанет ли — не знаю. Четверо тяжелых, их только нести. Правда, ефрейтор Егоров, думаю, скоро кончится. У него осколок в груди застрял, пережал что-то, задыхается. К доктору его надо.

— Доктора у нас нет, — ответил лейтенант. — А где Берестов?

— Дозоры выставляет, — пожал плечами Медведев. — Сказал, двух к дороге выдвинет, и по двое туда и туда. — Комвзвода–2 махнул рукой влево и вправо: — Только, по-моему, напрасно это, все равно, ставь не ставь — люди сразу свалятся.