Иван Кошкин: За нами Москва!

— Осторожно, браток, — пробормотал Безуглый, ощупывая человека.

На первый взгляд, серьезных ран на том не было.

— Где остальные? — спросил москвич, помогая красноармейцу сесть.

— У летучки… Были… — хрипло ответил боец. — Я… Оправиться отошел. Из кустов только… Вылез… Вспышка… И все…

Он пошевелил руками, затем подогнул ноги, уставился на босую ступню.

— Держи обувку. — Радист кинул красноармейцу сапог. — Танк вы доделали?

— Черт, руки… Трясутся. — Боец безрезультатно пытался натянуть сапог на дрожащую ногу. — Машина… Готова… Нормалек… Венец с подбитого… Переставили. А мотора еще… На триста… Километров…

Он закашлялся, и Безутлый зашарил по ремню в поисках фляги, вспомнил, что она осталась в сгоревшей «тридцатьчетверке», выругался. Тарахтение мотора заставило его обернуться. Т–26 сдал назад несколько метров, затем развернулся, из переднего люка высунулся Осокин и махнул рукой:

— Все, Сашка, работает! Давай, затаскиваем комбата. Что, нашел кого-то?

— Да! Вылезай, помоги, у нас тут двое неходячих теперь.

Но красноармеец уже поднимался, держась за сломанное дерево.

— Ходячий… Ребята, не бросайте…

— Все, хватит слезу давить. — Радист подхватил красноармейца на плечо: — Тебя как звать-то?

Раненый с трудом переставлял ноги.

— Трифонов… Алексей… Рядовой…

— Не дрейфь, Леха, не бросим. Даже не собираемся. Васька, где ты там?

— Сашка, помоги комбата подсадить, он совсем плох!

Петров висел на плече у Осокина, не в силах даже поднять голову. Маленький водитель подтащил командира к танку и пытался поднять его хотя бы на лобовой лист, но старший лейтенант, похоже, уже терял сознание.

— Мать твою, Васька, я сейчас, не дергай его! Леха, давай, шевели ногами!

Радист усадил Трифонова возле машины и, вскочив на броню, подхватил комбата под руки. Крякнув, он вздернул его на танк и прислонился спиной к башне, лихорадочно соображая, как будет затаскивать Петрова наверх. Трифонова — на днище, комбата на место заряжающего, да еще держать ведь придется, чтобы не убился на ходу. Командир уже не мог стоять на ногах, и москвич понимал, что нужно как можно быстрее сажать его в танк и сматывать удочки. Сейчас любой случайно выскочивший немец снимет их, как перепелок, да еще захватит машину.

— Лешка, не сиди там, как королевна, быстро в танк через передний люк Васенька, давай сюда, будешь комбата держать. Ах, Ваня, что ж ты так расклеился-то…

— Извините, ребята, — еле слышно пробормотал Петров. — Что-то я ни туда, ни в Красну армию…

Осокин забрался на танк и подхватил старшего лейтенанта, Безуглый вскочил на башню и вздернул туда командира.

— Васенька, теперь лезь в коробку и принимай его.

— Делаем, — кивнул водитель.

Он спрыгнул вниз и нырнул в передний люк. В танке началось какое-то ворошение, толчки, затем механик со слезой в голосе заорал:

— Да сгинь ты куда-нибудь, слесарь хренов! Вот так, и ноги куда-нибудь спрячь. Сашка, давай, я его ловлю.

Стрельба шла уже вокруг них, немцы могли появиться с минуты на минуту, но хуже всего был ясно различаемый шум мотора и совершенно недвусмысленное лязганье. Свои танки кончились полчаса назад, а вот немецкие должны были как раз проломиться через пехоту. Радист кое-как плюхнул командира на сиденье.

— Ваня, держись там за что-нибудь, Вася, заводи, какая-то сволочь уже сюда ломится!

Пока экипаж ехал на фронт, командир постоянно гонял их на взаимозаменяемость. Безуглый мог с закрытыми глазами зарядить пушку, наизусть помнил порядок переключения передач, знал, как запустить двигатель и вести танк, мог, по крайней мере теоретически, стрелять из орудия. В Т–26 ему сидеть не приходилось, но в учебном полку он читал наставление по сорокапятимиллиметровой танковой пушке и теперь судорожно вспоминал то, что тогда казалось просто интересным. Вытащив бронебойный из боеукладки, он зарядил орудие и нащупал ногой педаль спуска. Вражеский танк был уже где-то рядом, он ясно слышал треск сминаемых кустов и рев мотора.

— Васька, чего ты возишься, он уже здесь!

— Сейчас, Саша, сейчас! — Мотор заработал машина дернулась, разворачиваясь, и в этот момент Безуглый, прильнувший к перископу, увидел падающую березку.

— Осокин, остановка, — рявкнул радист, круп механизм наводки.

Все было незнакомо, и он, понимая уже, что не успевает, лихорадочно разворачивал орудие. В любой момент в танк мог ударить снаряд, а сержант все никак не мог поймать врага в прицел. Плита в рядах заклепок закрыла перекрестье, и москвич качнулся назад, сдергивая ногу с педали. Он откинул люк и встал на сиденье, хохоча от облегчения: башня, в которую он едва не вогнал снаряд, была выкрашена в родной 4БО.