Юрий Крутогоров - Куда ведет Нептун

Старик хитрец приходил в гости, конечно, не без тайного умысла. Знал: всегда угостят «огненной водицей» — спиртом. Выпив, Иван начинал расхваливать Таню. Только солнечная госпожа Нэлбэй Айсэтэ могла подарить начальнику такую славную женушку.

— Передай ему, — говорил старик и умильно глядел на Прончищева, — что все женщины племени молятся за тебя, просят наших духов послать тебе много даров.

Прончищев весело потирал руки. Наконец-то получит за женой хорошее приданое. Даров, даров, он требует даров!

Дед нахмурился. Разве он сказал что-то смешное? Зачем начальник хохочет?

— Переведи ему, — сказал Прончищев. — Я рад, что племя полюбило мою жену. Я желаю племени всех благ, охоты хорошей, красного зверя, полной сумы дичи.

Старик поклонился Василию.

Таня по-якутски напомнила Ивану о карте, которая есть у оленекцев. Русским нужна эта карта. Как бы ее достать?

— Карта у старейшины, — сказал дед. — Пойди к нему. Только не говори, что я тебя послал.

Данилов встретил Таню настороженно. Разговор о карте испугал его. Откуда женщина узнала про карту? Нет, нет, он ничего не знает.

Неужели Иван все придумал? Не похоже.

— Я тебе дам холстины. Я принесу кожаные сапоги…

— Никакой карты не знаю, — бубнил старейшина. — Не говори больше об этом…

Жаль. Как она хотела подарить якутскую карту Василию! Вот бы обрадовался. А возможно, и облегчила бы его работу. Теперь, не теряя зря времени, Прончищев, Челюскин и Чекин подробно описывали дельту Лены и Оленека, пройденные берега моря.

Дело хорошо продвигалось.

— Цените, братцы, штюрмана, — бил себя в грудь Челюскин. — Помнишь, Василий, как я еще в Навигацкой школе делал чертеж Москва-реки? Небось тогда завидовал?

— Завидовал, — признался Василий. — Треуголке твоей завидовал, бляхе оловянной.

— Треуголка? То была по Сеньке шапка. Во!

— По Сеньке, по Сеньке! — Прончищев погладил ладонью только что нарисованную карту. Зажмурил правый глаз — чертеж сдвинулся чуть вправо. Зажмурил левый — чертеж подвинулся налево. В карте было движение; только явившись на свет, она говорила плеском волн о береговые камни; прислушивалась к тишине бухт; в знаке розы ветров гудела нордом; незаконченной линией курса звала, звала, звала…

— Карта! Я вот все думаю, что за нею стоит? Смотри, сколько их у нас. Вот старые, тронь, того и гляди, рассыпятся. А эти поновее. Сколько же людей корпело над ними! Штришок крошечный — эка невидаль. Чтобы провести его, человек сотни верст прополз по земле. В болотах погибал, грыз последний сухарь — но полз, полз. Вот река. Кто о ней ведал — течет, и бог с ней. А какого-то бедолагу-ведомца осенило: пойду за ней, уловлю ее. И ведь пошел, дурень. Кто-то подумал — с ума спятил. А пошел… Чтобы на лист ее положить. Он и слово «география» не знал. А втемяшилось в башку: надо на чертеж положить. Кто его помнит, того бедолагу? А линия-то проставлена. Река уловлена. Оленек ли, Хатанга. Это уже потом их кто-то так назвал. А для ведомца то была просто река. На карте река. Может, он потом и сгинул в ней. Безымянный, все на свете проклявший. А чертежик успел отдать напоследок — вот вам, люди, река во всем ее течении, от хвостика притока до устья!

Таким Таня никогда не видела Василия.

— Господи, хоть бы все удалось! Только бы здоровье позволило довести начатое до конца! Только бы вывести проклятую болезнь!

И в Тане все чаще прорывалась тревога:

— Боюсь за тебя. Не нравишься ты мне…

— Вот уже и не нравлюсь. — Прончищев принимал обиженный вид. — А я-то, дурень, планы разные строю. Дескать, думаю, вернемся домой, и повезу тебя на один великолепнейший остров в Финском заливе. Вот где благодать — сосны, тишина. Между прочим, мой остров.

— Ну тебя со своими шутками.

— Какие шутки? Жаль, Лаптевых нет — они бы сказали. Да, Семен же тут. Спроси.

— Отстань.

— Нет, ты спроси. Я не вру.

— Дурень, ничего ты не понимаешь.

— Ах, дурень? Летели два гуся, садились на дубы. По одному сядут, гусь остался. По два сядут, дуб остался. Шевели мозгами, сколько гусей было?

— И думать не хочу.

— Вот, пожалуйста, господа, — смеялся Василий. — Кому вы разрешили взойти на военный корабль «Якутск». Женщине, которая не желает думать. Стыдно, господа, мне за свою жену. Стыдно.

Так Прончищев всякий раз шуточками и прибауточками уводил Таню от мучающих ее мыслей, отвлекал на всякую ерунду.

А дни зимовки скоро летели.

Подновили дубель-шлюпку. Для прочности оббили ее борта бревнами. Запаслись новыми веслами. Мяса насушили. Вываривали соль.