Юрий Крутогоров - Повесть об отроке Зуеве

— Натуралисса, смотри, кого поймали!

Медвежонок посапывал, уютно прикорнув в ладонях остяка. Нос у медвежонка мокрый, холодный. Детеныш был пропитан запахом свежей рыбы, солоноватого морского ветра.

Вот и достигнута конечная точка моего путешествия. Завтра — в обратный путь. Эптухай проводит до Салегарда. Откуда в молодом самоеде такая прозорливость, умение не хуже компаса разбираться в сторонах света, по малейшей примете знать время дня?

Прикидываю, сколько времени уйдет на обратный путь… Тяжко. Из десен идет кровь.

Нет со мной Шумского. Нет дня, чтобы не вспоминал о нем. Всяких стариков видывал я за свой короткий век. Иные живут памятью о юных летах, когда проявляли доблесть и служебное рвение. Другие на печи лежат и клопов давят, зеваючи от скуки. Третьи вышли в менторы, а за душою пусто, ибо не всяким старцам есть что сказать и чему поучить. Шумский же за шестым десятком пошел в экспедицию, а всякая экспедиция есть кромешная тьма и неизвестность. Не испужался. Хоть для виду плакался и стонал, а любопытствие победило. Как же должна быть благодарна ему натуральная наука. Пусть могила на краю тундры напомнит всем, кто следом пойдет, что есть край земли, но нету окончания преданности научному изысканию.

Слезы на глаза навертываются. Да будет…

Когда-то Шумский обещал мне, что я дойду до истины. В простоте душевной так говорил. Синицу в руках держишь, а все на небе видишь журавля. Вон он, пойди схвати его. Был гимназеем, им и остался. Нет лукавства в этих моих словах. Сотоварищи мои Коля Крашенинников, Мишенька Головин, Фридрих Рихман небось уже и университетской науки отведали. А мои годы учения на прежнем месте остались. Молю провидение, чтобы благодетель Паллас не оставил меня. Воспротивится Тауберт дальнейшему моему учению — попрошусь в кунсткамеру.

Сегодня собирал окаменелости, моллюски, водоросли. Вода отступила от берега, ветер до костей пробрал. Кто поверит, что на дворе июль? Остяк Вану отыскал желтый камешек, а внутри то ли паучок, то ли букашка какая. Морская кунсткамера на ладони. Вот мера времени. Вот когда понимаешь, сколько тысячелетий позади и сколько их будет после. И еще подумалось: не есть ли ты сам такая букашка в подлунном этом мире? Ползешь, ползешь, ползешь. Ан, нет. Дай мне судьба крылья, полетел бы по побережью на запад, к Каниному Носу. Отсюда недалече.

В последних числах августа Зуев и Вану без особых приключений возвратились в Березов.

Оголились деревья. Обь в седых барашках ежилась, сопротивляясь ветру с Ямала.

Атаман Денисов встретил Зуева как родного человечка.

— Живой… Братец ты мой…

Волосы Зуева спутались, щека щеку достает, глаза жесткие. Кашляет. Допекла, допекла тундра полярная. Какие пространства одолел, скажи кому…

— Зови команду!

Зуев не тронулся с места.

— Дядьку Шумского не уберег. — В горле запершило. — Помер крестный.

— Вон как.

— Не уберег…

— Да ведь дело такое… Не стариковская забота в тундры ходить.

— Это, атаман, особый был старик.

— Как он чучела делал! А как убивался, когда ты в Небдинские юрты ходил! Господи, прими его душу грешную…

Помолчали.

— Ерофеев в слободе?

— Дончак? — спросил атаман.

— Ну.

— Нет, не появлялся. А с тобой его, что ли, нет?

— Покинул отряд. И в Сале-гард не приходил?

— Не было у нас дончака.

Атаман горестно покачал головой.

— Думаешь, погиб? — спросил Зуев.

— Другого пути, кроме Березова и Сале-гарда, тут нет. Одна дорога — Обь. По ней ходим…

Сухими глазами Зуев смотрел сквозь слюдяное окошко. Лошадь у плетня. Стог сена. Вдали стена леса.

Снаружи кто-то подошел к завалинке и, приставив ладони ко лбу, вглядывался в избу.

Петька!

Зуев вышел во двор.

— Ждал во все жданки, — кинулся к нему мальчик. Петька окреп, постригся в кружок — настоящий казачонок.

— Да ты скоро атаманом станешь! — сказал Зуев. — Меня ростом догоняешь.

— Атаманом не хочу.

— Что так?

— А так.

— Жизнь ничего?

— Известное дело — сиротская жизнь.

Они медленно брели по улице. Сбоку — верный Петькин пес Бурый.

— Вася, я вот что надумал, — сказал Петька. — Хочу быть натуралиссой.

— Чего? — Зуев попытался улыбнуться. — Натуралистам медалей не дают.

— На кой мне медаль. Помнишь, говорил — в Тобольске есть школа.

— Есть.

— Буквы кой-какие знаю. А счету выучусь. Или с собой бери. Куда хошь пойду. Чего хошь добуду.