Юрий Крутогоров - Повесть об отроке Зуеве

Зуев делал записи в путевом дневнике.

Вошел Шумский:

— Василий, Вану пропал.

— Как?

— А вот так. Последний раз ушел к своим дня два назад — нет его. Сказано в Писании: храните себя от идолов. Заманили, заманили идолы остяка.

Прибежал казачонок Петька:

— Вашего остяка самоеды силком уволокли в свое становье. Бросили в нарты повязанного — ищи ветра в поле!

— В какое становье?

— Навроде бы в Небдинские юрты. Верст с полсотни отсель.

— Бывал там?

— Летошний год с одним казаком ездил туда. Там кумирня у них есть. Самих-то их не было. Летом к морю северному уходят.

— Не сказывали, за какую провинность?

— А чтоб церковь в тутошних местах не ставили.

— Далась им эта церковь! — в сердцах воскликнул Вася. — Что за наказание!

— С самоедами, знамо, шутки плохи, — подтвердил Петька. — Остяки все ж подобрее.

Атаман Денисов обедал, когда к нему прибежал Зуев. Комиссар особо не удивился.

— Эка невидаль. Дам я тебе другого проводника. Еще лучшего. Лошадь бы украли! А то инородца.

— Живая же душа.

— Не встревай. Не стоит того, — произнес атаман. — За молодостью все это говоришь. Какая ж живая душа у остяка-то? Натуральные записки пишешь. Но знай об чем. Умные люди почитают — засмеют. Самоеду ли, остяку свое племя завсегда дороже. Кровь к крови всегда пристанет. Норов у них злой и дикий. И хитрость звериная, и обман — вот душа их. Сырое мясо, свежая кровь — вот еда их.

Зуев слушал атамана молча.

— Уразумел? Знатного проводника тебе дам. Не хуже остяка. Опять же посуди: хочешь не хочешь, а волей не отдадут. Говоришь, в Небдинские юрты уволокли? Там Сила у них князец — этому руку в пасть не суй… Злобен!

Атаман слыл отменным служакой, умел разумно пользоваться властью. Ясашной податью самоедские князьки расплачивались исправно. А большего и не надо. Только так в мире и покорстве можно держать инородцев. Березовские старики до сих пор помнили, как его предшественник за малое неповиновение сжег на костре шамана из айвасидского рода. Самоеды разослали по тундре «священную стрелу», сигнал к восстанию. Сколько людей тогда погибло. Упаси господи! Атаман посмотрел на ружья, висящие крест-накрест на стене. Нет, нет…

— Жаль проводника, — сказал Зуев. — Малый славный… Ни за грош пропадет. Добра ему хотел, а вон как обернулось.

— Садись, обедай со мной, — пригласил Денисов, давая понять, что об остяке разговаривать больше не склонен.

Ерофеев, удалая голова, слушать ни о чем не хотел, как о том, чтобы силой вызволить Вану.

— Проси у Денисова отряд казаков — из-под земли остяка достанем. А ихнее племя кровожадное с потрохами смешаем. Наука им будет!

— Вот так ты и понимаешь науку! — рассердился Вася. — Негоже идти на самоедов с ружейным боем.

Когда он в отчаянии прибежал к атаману, и в мыслях не было просить в подмогу казаков. Единственно, в чем нуждался, — совете. Но Денисов ничего путного не сказал. А Шумский? Этому лишь бы в сохранности оставались чучела для кунсткамеры. Подосадовал на самоедов, что остяка умыкнули, и согласился на нового проводника: свет клином на Вану не сошелся. Пробормотал еще какое-то Цицероново изречение, мудрец.

Зуев не винил старика. Его понять можно. Стоит ли вязаться с инородцами, когда у команды иная цель?

«Только вышел я не в пору — пуля сделала свое…» Какие бесхитростные глаза были у Вану, когда он выкрикивал свою песенку о медведе. А может, не о таежном шатуне, о себе пел остяк, собственную судьбу предрекал?

— Трогаться, наверно, дальше пора, — сказал чучельник. — А, Василий? Чего зря время терять? Ну, случилось такое…

В русской печи томилась оленина. В избе жарко. Зуев, положив на колени тетрадь, быстро писал.

— Так что, будем собираться? — не отставал старик.

Вася не ответил, вышел во двор.

Петька грелся на завалинке.

— Айда со мной, — позвал Зуев.

Миновали огород, вышли к берегу Сосьвы.

— Дорогу на Небдинские юрты покажешь?

— Чего не показать?

— Запряжку оленей выводи завтра утром за околицу. Еду я прихвачу. Махнем?

Петька засмеялся:

— Почему не махнуть? Махнем. Наше дело служивое.

Наутро Шумский увидел на столе записку: «Други мои, ушел с Петькой вызволять Вану. Не берите в голову скверные мысли. Остаюсь — Василий Зуев».

Чучельник вздохнул: «Во, во, так и чуяло мое сердце».

Вышел во двор.

— Спаси тебя господь…

Изба гудела от комаров. Ладонь поднимешь — кровоточит. Лежа в постели, Шумский закидывал на лицо бороду: как сеткой укрывался. Ворочался, кашлял, вздыхал.