Юрий Крутогоров - Повесть об отроке Зуеве

Чичерину понравился ответ Зуева о «второй натуре».

— Как же без стражи?

— Оружье наше простое — перья гусиные, да глаза, чтоб видеть, да уши, чтоб слышать.

— Тебе, братец, с твоими речами идти по части дипломатической.

Генерал-губернатор славился строгостью, был жесток с подчиненными. Этот юнец из худородных был не так прост, как показалось на первый взгляд, и в голосе Чичерина пробилось живое, неподдельное участие. Он расспрашивал Зуева о Палласе, о самой сибирской экспедиции, замысленной Ломоносовым.

За окном вихрилась, подвывала мартовская пурга.

В сплошном белом мареве растворились кремлевские колокольни.

Метель скрыла из глаз ледяной наст Иртыша.

Разговаривая, Вася разглядывал бронзового купидона, который держал фарфоровую вазу, раскосые восточные маски, развешанные по стене. Маска из бересты с наклеенными седыми волосами уставилась на Зуева пристально и пугающе.

— Это, братец, маска шаманская. Доставили казаки из самоедского логова. Шаманов остерегайся, они строги к русским.

Сказал, что будет рад увидеть Зуева на обратном пути.

Чичерин стоял у окна. Сквозь припорошенные влажным снегом стекла увидел перебегающего площадь молодого предводителя путешественной команды. Горло отрока было повязано шарфом, на голове шерстяной малахай.

— Однако… — еще раз удивленно пожал плечами губернатор.

Старый служака, он много повидал на божьем свете. Кто только не являлся к нему с визитом: мурзы, ханы, царедворцы, князьки инородческих племен, комиссары сибирских городков, казацкие старшины, купцы, промышленники, священники, чиновники всяческих достоинств… Но впервые принимал отрока, да еще путешественника.

Дернул свисающий с потолка шелковый шнур с кисточкой.

У двери вырос секретарь.

— Ученой команде от Академии, — распорядился Чичерин, — выдать все потребное: теплых шуб, пороха, сала, лошадей… — И добавил: — Этот малый вознамерился дойти до Карского моря. Каково?

Шумский и Ерофеев сидели в трактире при гостином дворе. Допивали штоф водки.

— За здоровье Палласа! — поднял чарку дончак.

Шумский огладил бороду:

— За Василья Зуева!

Рядом с ними — раскосый мужик, что назвал Зуева воеводой при въезде в Тобольск.

— За Никиту Соколова! — гаркнул Ерофеев.

Теперь был черед Шуйского:

— За Антона Вальтера!

Вот уже добрый час раскосый мужик напрашивался в отряд. За небольшую плату готов провести куда угодно. Все пути-дороги знает в тундре. Поможет воеводе добраться до самых потаенных мест.

— Отчего раскосый? — спросил дончак.

— Бог таким создал.

— Бог? — удивился Ерофеев. — Инородец, а туда же. Как звать?

— Ванý.

— А по отечеству?

— Нет у меня отечества, — засмеялся остяк. — А хочешь, зови так: Вану Тундрович.

— Ишь ты! — Ерофеев пошевелил ладонью возле уха. — Соображает.

— Тундра долга идти, тундра холодна идти, — бубнил остяк. — Многа болот. Подумай, казак.

— Проводник-то нам нужен, пожалуй, — сказал Шуйский. — По-самоедски лепечешь?

— По-самоедски, по-русски, по-остяцки.

— Как, к примеру, «здравствуй» будет?

— Здравствуй? «Питя вола» — так остяки говорят. «Ани дарово» — так самоеды говорят. Все знаю, все видел, везде был.

— Ну где, к примеру?

Остяк засмеялся:

Ерофеев зачерпнул из супа кусок семги, аппетитно сглотнул.

— А спроси, что ел? — настаивал остяк. — Я скажу:

— Нескладные слова, — поморщился Шумский. — Размеру нет. Да ладно, что с тебя взять. Пугай, пугай, мы пуганые.

Вану уважительно смотрел на старика. Видно, большой начальник. Большой ясак будет собирать.

И Шумский точно догадался, о чем думает остяк. Приосанился.

— Пойми, дурная башка, — сказал он, — не ясак идем собирать.

— А чего собирать будете?

— Натуральные сведения: какая где погода, какие где люди живут, чем питаются, какие ведут промыслы. Нам все лыко в строку. Вот даже сколько верст от Тобольска до Березова, а то и до самого Ледяного моря, — все знать надо.

— Понял, Вану Тундрыч? — подмигнул Ерофеев.

Шумский раскраснелся, баловался с бородой. То подкидывал ее, веселясь, то плотно прибивал к животу. И борода, такая домашняя, такая дрессированная, слушалась хозяина.

— Русский человек холода не боится, не при-ни-ма-ет. — Язык плохо слушался Ерофеева. — Возьми меня. Я на Каспии разбойничал, а тундра эта мне… тьфу.