Валентин Ежов - Горькая любовь князя Серебряного

Мельник и князь подошли к мельничному колесу. Все было тихо. Только колесо продолжало шуметь и вертеться. Сова завывала порой в гуще леса.

— А есть ли у тебя, боярин, какая вещица от нее? — спросил старик.

— Вот.

Князь показал голубую ленту.

— Брось под колесо! Князь бросил.

Старик прилег к земле и стал шептать какие-то слова. Князь смотрел под колесо.

Вода как будто меняла оттенки, то искрилась, то снова темнела.

— Что видишь, князь? — спросил старик.

— Вижу… будто жемчуг сыплется.

— Будешь ты богат, князь, всех на Руси богаче! — Вяземский только вздохнул с безразличием. — Смотри еще!

— Вижу сабли… Трутся одна о другую, крест на крест!

— Будут тебя все как огня боятся!

Вяземский усмехнулся.

— Меня и так все боятся, — сказал он. — Теперь вода помутилась. А вот стала краснеть. Что это значит?

Мельник молчал.

— Что это значит, старик?

— Довольно, князь, долго смотреть не годится, пойдем!

— Словно кровь брызжет! — Казалось, князь сам понял свое видение. — Мне больно!.. — застонал он. — Ох, больно!

Мельник хотел оттащить князя.

— Пойдем, князь, будет с тебя!

— Постой! — Вяземский оттолкнул мельника. — Постой. Вижу ее!.. Ее!

— Одну?

— Нет, не одну! Их двое… С ней русый молодец только лица не видно… Они целуются! Анафема! Будь ты проклят, колдун, будь проклят, проклят!

Мельник опустил глаза и молчал.

— Что ты меня морочишь? — поднявшись, князь топнул ногой. — Лучше бы тебе на свет не родиться, леший. Еще не выдумано, не придумано такой казни, какую я найду тебе!

Князь бросил мельнику горсть денег, оторвал от дерева узду своего коня, вскочил в седло, и застучали по лесу конские копыта.

Михеич вернулся в комору, подошел к Серебряному.

— Вставай, княже! — тронул спящего стремянный.-: Не впору нам тут оставаться.

Князь открыл глаза.

— Ты что?

. — Плохо дело! Я говорил — нечистый родня этому мельнику, — зашептал он. — Гость сюда приезжал тайный… Чего-то шабашили под водяным колесом. Надо ехать, батюшка!

Где-то в дальнем болоте кричал дергач. Лес наполнился туманом. Близился рассвет. Солнце клонилось к закату. Два всадника показались на берегу Москва-реки.

Купола церквей, колокольни отражались в воде.

Впереди, возле уличной рогатины, толпились люди. Их вороные кони в черной сбруе стояли рядом. К каждому седлу было привязано по метле и собачьей голове.

— Михеич, — позвал Серебряный. — Видишь?

— Вижу, князь. Заварили мы кашу.

Серебряный нахмурился.

— Поди, открой рогатину!

— Эй, добрые люди, господа честные! — закричал Михеич, подъезжая к опричникам. — Отомкните рогатку!

— Кто такие?

— Не боись, свои! Православные! — отвечал Михеич.

— А мы уж в штаны наложили со страху. Ух! Прямо черт с хвостом! И откуда такой взялся?

— Мы с моим боярином из литовской земли едем!

— Не брешешь? Продай коня!

— Что ты? В уме ли?

— А конь-то, видать, краденый! — подошел еще один из опричников. — Так и есть, гляди! — ткнул он концом плети. — Не клейменый конь! Без тавра!.. Слазь с коня-то!

— Да?! А это видёл? — забыл осторожность Михеич. — Молокосос!

— Чего?! А ну, долой с коня, старый пес!.. В плети его!

— Назад! — подскакал Серебряный к опричникам. — Кто хоть пальцем тронет — голову развалю! — схватился он за саблю.

Опричники, привыкшие к безнаказанности, на секунду удивились.

Потом, загалдев, тоже рванули сабли.

И не сдобровать бы молодому князю, если бы в это время не послышался вблизи голос, поющий псалом, и не остановил опричников как будто волшебством. Все оглянулись в сторону, откуда раздался голос.

По улице шел человек лет сорока, в одной полотняной рубахе. На груди его звенели железные кресты и вериги, а в руках были деревянные четки. Это был Вася.

— Блажен муж иже не иде на совет нечестивых!.. — пел он.

Увидев Серебряного, блаженный прервал свое пение, подошел к нему.

— Ты, ты, — сказал он. — Зачем ты здесь между нами!.. Микитка, Микитка! — покачал он головой. — Куда ты заехал?

— Разве ты знаешь меня, божий человек? — удивился Серебряный.

— Ты мне брат! — ответил юродивый. — Я сразу узнал тебя. Ты такой же блаженный, как и я. И ума у тебя не боле мово, а то бы сюда не приехал. Я все твое сердце вижу. У тебя там чисто, чисто, одна голая правда. Мы с тобой оба юродивые! А эти, — продолжал он, указывая на вооруженную толпу, — эти нам не родня! У-у-у!

— Вася, — сказал молоденький опричник. — Не хочешь ли чего? Может, тебе денег дать?