Валентин Ежов: Горькая любовь князя Серебряного

Какого слона? — удивился Серебряный.

— Ему в подарок прислали из Персии, от шаха. А слон не захотел встать перед ним на колени — казнили и слона.

Серебряный нахмурился.

Елена была почти готова.

— Хватит укручивать, Пашенька, — торопила она. — Будет с меня!

Девушка надела ей на голову жемчужный кокошник.

— Так-то лучше, боярыня. Ни дать ни взять святая икона в окладе! А то с распущенными-то волосами, ну прямо русалка лесная!

— А ты боишься русалок, Пашенька?

— Как их не бояться? Приманят и защекотят до смерти, или любовью иссушат. Одного сама знаю — жену, детей бросил. Только раз увидел русалку, а так тосковал, что вскоре и помер.

Елена посмотрела на нее.

— Пашенька, — сказала она, помолчав. — А в Литве есть русалки?

— В Литве-то?… Там русалок гибель, — тараторила девушка. — Там их самая родина.

Морозов и его гость сидели в глубокой задумчивости…

Серебряный поднял голову.

— Как же вы согласились на это? — сказал он. — Смотрите, как Русь гибнет, и молчите?

— Я-то, князь, не молчал, — отвечал Морозов с достоинством. — Оттого и хожу под опалой. А при царе кто теперь? Все подлые страдники, холуи, бери хоть любого: Басмановы, отец и сын, уж не знаю, который будет гнуснее!.. Малюта Скуратов. Этот — мясник, зверь, весь кровью забрызган… Васька Грязной — ему любое паскудное дело нипочем! Бориска Годунов — тот отца и мать продаст, да еще и детей даст впридачу, лишь бы повыше взобраться… Один только и есть там высокого рода, князь Афанасий Вяземский. Опозорил он и себя, и нас всех, окаянный! Ну да что про него!

Морозов махнул рукой.

Скрипнула дверь. Тихо и плавно вошла Елена с подносом в руках. На подносе были кубки с винами.

Серебряный встал. Он увидел жемчужный кокошник и побледнел.

— Князь, — сказал Морозов. — Это моя хозяйка, Елена Дмитриевна! Люби и жалуй ее!

Елена, не поднимая глаз, низко поклонилась Серебряному. Князь ответил поклоном и осушил кубок.

Елена не взглянула на Серебряного. Длинные ресницы ее были опущены. Только руки дрожали, и кубки на подносе позванивали.

— Будь веселее, Оленушка! — сказал Морозов. — Улыбнись скорей! Никита Романыч нам, почитай, родной. Его отец и я были словно братья, значит и жена моя ему не чужая. Да и то сказать, вы и росли вместе!

Елена стояла, не в силах поднять глаз.

— Прости, боярин, надо спешить, — засобирался вдруг Серебряный, — Я еще и дома не был, а завтра мне чуть свет к царю.

— Что ты, князь? Теперь уж смерклось, а тебе с лишком сто верст ехать!

— Как? Разве царь не в Кремле? ~

— Нет, князь. Прогневали мы Господа. Бросил нас государь, уехал жить в Александрову Слободу.

— Коли так, тем паче надо спешить!

— Не езди, князь, в слободу! Видит Бог, не снести тебе головы! — Морозов посмотрел на князя с грустным участием;1- Слыхал я про твои подвиги в литовской земле. Бился ты храбро, а вот в остальном… Слишком ты прям и в делах, и в словах. — Серебряный смутился. — Сейчас такие не в чести. Попадешь под гнев царский и пропал ты, князь. С головой пропал. Не езди.

— Что будет, то будет! — ответил Серебряный, вставая.

Ноги под Еленой подкосились, и она опустилась на скамью.

— Что с тобой, Елена? — склонился над ней Морозов.

— Я нездорова, — пролепетала она. Морозов посмотрел на жену.

— Испугалась за князя, так и ноги не держат. Ступай, Елена, к себе! Отдохни.

Обернувшись к Серебряному, Морозов пошел проводить его до коня.

У ворот Михеич разговаривал со своим новым знакомым, слугою боярина.

— …Ты мне вот что скажи, — шептал Михеич. — На кой ляд они эти метла да песьи головы к седлам приторачивают?…

— А это значится — они так обозначают, — степенно ответил его собеседник.

— Да что обозначают-то?

— А это значится — они про Русь обозначают.

— Тьфу!.. Ну, а что? Что обозначают?

— Как что? Значится выметаем, мол, и грызем.

— Ага. Понял. Как выметаем — не знаю, а грызут они лихо — сам видал.

Морозов обнял у ворот князя.

— Да будет над тобой благословение божие! — сказал он. — Вернешся невредим, навести меня.

Ночь была ветреной и темной. Шумели в саду деревья.

Проезжая вдоль частокола, Серебряный увидел, как мелькнуло белое платье Елены. Он остановил коня.

— Князь, — позвала Елена негромко. — Сохрани тебя Бог ехать в слободу… Ты едешь на смерть!

— Елена Дмитриевна! — в отчаянии произнес Серебряный. — Не в бреду ли я? Ты замужем!

— Выслушай меня, Никита Романович, — прошептала она.

— Нечего мне слушать, я все понял! — голос князя зазвенел. — Не трать речей понапрасну! Прости, боярыня!