Валентин Ежов - Горькая любовь князя Серебряного

— Во веки веков, аминь! — отвечала сестра-вратница, отворяя калитку. — Кого вам надобно, государи?

— Доложи игуменье, что князь Никита Романыч Серебряный приехал… к боярыне Морозовой.

Вратница окинула боязливым взглядом Серебряного, отступила назад и захлопнула за собой калитку.

Через некоторое время вновь послышались шаги вратницы.

— Не взыщите, государи, — сказала она сквозь калитку, — теперь игуменье нельзя принять вас; приходите лучше завтра, после заутрени!

— Я не могу ждать! — вскричал Серебряный и, ударив ногой в калитку, он вышиб запоры и вошел в ограду.

Перед ним стояла игуменья.

— Во имя Христа-спасителя, — сказала она дрожащим голосом, — остановитесь! Я знаю, зачем ты пришел… Нет более боярыни Елены Морозовой, а есть теперь только сестра Евдокия.

Серебряный пошатнулся, с ужасом посмотрел на Михеича.

— Честная мать! — закричал князь. — Пусти меня к сестре Евдокии! Дай на один миг увидеть ее! Дай мне только проститься с ней!

— Проститься? — повторила игуменья. — Ты в самом деле хочешь только проститься?

— Пусти меня к боярыне, честная мать, лусти меня к ней! — все повторял и повторял князь.

Игуменья успокоилась и посмотрела на него с участием.

— Ступай за мною, боярин, мимо усыпальницы; ее келья в самом саду.

Игуменья повела князя через сад к одинокой келье, густо обсаженной шиповником и жимолостью. Там, на скамье, перед входом, сидела Елена в черной одежде и в покрывале. Косые лучи заходящего солнца ударяли в нее сквозь густые клены. Она подняла голову, узнала игуменью и встала, но, увидев внезапно Серебряного, вскрикнула, схватилась за сердце и в изнеможении опустилась на скамью.

— Не пугайся, дитятко! — сказала ей ласково игуменья и пошла в боковую аллею, оставив их наедине.

Елена не могла отвечать. Она только дрожала и, будто в испуге, смотрела на князя. Долго оба молчали.

— Вот, — проговорил наконец Серебряный, — вот как нам пришлось свидеться!

— Нам нельзя было свидеться иначе!.. — сказала едва внятно Елена.

— Зачем не подождала ты меня, Елена Дмитриевна? — сказал Серебряный.

— Если б я подождала тебя, — прошептала она, — у меня недостало бы силы… ты не пустил бы меня… Довольно и так греха на мне, Никита Романыч.

Настало опять молчание.

— Елена Дитриевна! — сказал он прерывающимся от волнения голосом. — Я навсегда прощаюсь с тобой, навсегда, Елена Дмитриевна… Дай же мне в последний раз взглянуть на тебя… дай на твои очи в последний раз посмотреть… Откинь свое покрывало, Елена!

Елена исхудалою рукой подняла черную ткань, закрывавшую верхнюю часть ее лица, и князь увидел ее тихие глаза, и встретил знакомый взор, отуманенный бессонными ночами и душевным страданием.

— Прости, Елена! — вскричал он, падая ниц и кланяясь — ей в ноги. — Прости навсегда! Дай Господь забыть мне, что могли мы быть счастливы!

— Нет, Никита Романыч, — сказала грустно Елена, — счастья нам не было написано. Кровь Дружины Андреи-ча была бы между счастьем и нами. Я погрешила против него, я виновница его смерти! Нет, Никита Романыч, мы не могли быть счастливы. Да и кто теперь счастлив?

— Да, — повторил Серебряный, — кто теперь счастлив! Не милостив Господь ко святой Руси; а все же не думал я, что нам заживо придется разлучиться навеки!

— Не навеки, Никита Романыч, — улыбнулась грустно Елена, — а только здесь, в этой жизни.

— Зачем, — сказал с мрачным видом Серебряный, — зачем не сложил я голову в битве! Зачем не казнил меня царь! Что мне теперь осталось на свете?

— Неси крест свой, Никита Романыч, как я мой крест несу. Твоя доля легче моей. Ты можешь отстаивать родину, а мне остается только молиться за тебя и оплакивать грех мой!

— Какая родина?! Где наша родина?! — вскричал Серебряный. — От кого нам ее отстаивать? Не татары, а царь губит родину! Мысли мои помешались, Елена Дмитриевна… Ты одна еще поддерживала мой разум, теперь все передо мной потемнело; не вижу боле, где ложь, где правда. Все доброе гибнет, все злое одолевает!

Серебряный опустил голову.

— Неси крест свой! — повторила Елена. — А я не перестану молиться за тебя!

Она обняла его как брата и поцеловала три раза.

— Прости! — опустив на лицо покрывало, она, в свою очередь, низко поклонилась ему и удалилась.

Стали звонить к вечерне. Серебряный долго глядел на удаляющуюся Елену… Потом поднялся. Молча сел на коня.

Молча поехал с Михеичем обратным путем по густому лесу.

Курились дымом обугленные развалины на месте сгоревшей Слободы. Головешки, пепел покрывали землю.