Валентин Ежов - Горькая любовь князя Серебряного

Курок пистоли щелкнул, но кремень осекся, и опричник остался жив.

Князь посмотрел вокруг себя. Несколько опричников лежали на земле, других вязали княжеские люди.

— Скрутите и этого! — сказал князь, поднимаясь.

— Смотри, батюшка! — Михеич показал пук тонких и крепких веревок с петлями на конце. — Какие они удавки возят с собою!

Тут ратники подвели к князю двух лошадей, на которых сидели два человека, связанные и прикрученные к седлам.

Один — старик с седой головой и длинной бородой, другой — черноглазый молодец, лет тридцати.

— Что за люди? — спросил князь.

— Нашли за огородами, и охрана приставлена.

— Отвяжите их!

Освобожденные пленники, потягивая онемелые руки, остались посмотреть, что будет с побежденными.

— Слушайте, кромешники! — князь подошел к связанным опричникам. — Говорите, кто вы такие?

— Что, у тебя глаза лопнули, что ли? — отвечал один из них, кивая на метлу и собачью голову, притороченные к седлу. — Известно кто! Царские люди!

— Как вы смеете называться царскими людьми? — вскричал Серебряный. — Говорите правду!

— Да ты, видно, с неба свалился, — сказал с усмешкой Хомяк, — что никогда опричников не видал!

— Вот что, — наклонился князь к нему.-/Если не скажешь, кто ты, как Бог свят, велю тебя повесить!

Тот гордо выпрямился.

— Я — Матвей Хомяк! — отвечал он бесстрашно. — Стремянный Григория Лукьяновича Скуратова-Бельского. Служу верно моему господину и царю нашему… Может, ты и про Малюту Скуратова не слыхал? — Он усмехнулся. — А теперь скажи и ты, как тебя называть, величать, каким именем помянуть, когда мы тебе шею свернем?

Князь взорвался.

— Ты!.. Ты на царя клеветать?!.. Всех повесить! — приказал он ратникам.

Те стали быстро накидывать опричникам петли на шеи.

Тут младший из двоих, которых князь велел отвязать от седел, подошел к нему.

— Слышь, боярин, не вели вешать этих чертей, отпусти их. И этого беса, Хомяка, отпусти. Не их жаль, а тебя, боярин.

Князь с удивлением посмотрел на незнакомца.

— Ты-то зачем за них вступаешься? — спросил Серебряный.

— Конечно, боярин, кабы не ты, висеть бы нам вместо их! А то и с живых кожу содрали бы! И все же поверь мне — отпусти их, жалеть не будешь. — Черные глаза глядели твердо и проницательно. — Ты, видно, давно на Москве не бывал, а там теперь не то, что прежде, не те времена.

Князя, вероятно, не убедил бы незнакомец, но гнев его успел простыть.

— Скрутите их покрепче и отведите к ближнему старосте! — приказал Серебряный старшему ратнику с товарищами. — Пусть он предаст их правосудию!.. А нас на царской дороге нагоните! — добавил он.

— Власть твоя, — сказал незнакомец. — Только староста их тут же развяжет.

Михеич слушал все молча, почесывая за ухом.

— Батюшка боярин, — сказал он, — Уж коли ты их от петли помиловал, то дозволь, перед отправкой-то, влепить им по полсотенке плетей, чтоб вперед помнили, тетка их подкурятина!

Молчание князя было принято за согласие.

Несмотря ни на угрозы, ни набешенство Хомяка, ратники приступили к делу. Стянув со связанных пленников порты и уложив на землю, дружно начали всыпать им горяченьких.

Лежащий возле церкви жених Митька очухался. Он мотал большой башкой, вытирая рукавом натекшую на глаза кровь. Поднялся на ноги. Покачиваясь, утвердился, оглядел все вокруг.

Из раскрытых ворот сарая донесся стон. Митька, пошатываясь, пошел к воротам сарая.

Невеста лежала с задранным подолом у повозки. Белели ее полные ноги.

Митька стоял в проеме ворот, вглядывался в полутьму.

Невеста его, открыв глаза, глядела на него не узнавая. Вдруг тихо заскулила:

— Дяденьки, отпустите!.. Больно!

Митька, открыв рот, испуганно смотрел на нее.

— Что ты? Это ж я, Митька… Ты что? — он подошел к невесте, стал гладить волосы.

Глаза ее стали более осмысленными. Она отшатнулась и завыла громко.

— Уйди-и!.. У-у-у!

Широкая, ободранная рожа Митьки сморщилась, и он осел наземь.

Порка подошла к концу.

— Это самое питательное дело, — сказал Михеич, подходя с довольным видом к князю. — Оно вроде и безобидно, а все ж памятно будет.

Ратники привязывали осилами одного к другому опричников.

— Как приеду на Москву, обо всем доложу царю! — пообещал Серебряный, садясь в седло.

— Боярин, — вновь подошел к нему черноглазый незнакомец. — Уж если ты едешь с одним стремянным, то дозволь и мне с товарищем к тебе примкнуться. Вместе все веселее будет!

Князь не возражал. Тучи надвинулись на солнце. Никита Серебряный с Михеичем и новыми товарищами поскакал дальше. Кони в опор несли седоков…