Ефим Курганов - Шпион его величества

Подписание указа о назначении нового государственного секретаря произошло в апреле девятого дня в девять часов утра.

Еще П. И. Б. уведомляет меня, что сюда едет министр Александр Дмитрич Балашов, и причем не один, совсем не один.

Судя по раскладу, Вильна уже в ближайшие дни и в самом деле станет местом, где соберутся наиболее яростные и наиболее последовательные враги Бонапарта.

Вот что по дружбе поведал мне милейший П. И. Б.

Апреля 9-го дня в два часа пополудни, после молебствия в Казанском соборе, государь Александр Павлович, сопровождаемый молитвами во множестве стекшегося на пути его народа, выехал из Санкт-Петербурга. Императора сопровождали: принц Георгий Ольденбургский, герцог Александр Виртембергский, канцлер граф Николай Румянцев, граф Нессельроде, граф Кочубей, обер-гофмаршал граф Н. А. Толстой, государственный секретарь Шишков, генералы барон Беннигсен, Аракчеев и Фуль, генерал-адъютанты А. Балашов, П. Волконский и другие.

Особенно неприятно мне скорое появление тут Балашова, так же как неприятно скорое появление другого генерал-адъютанта – Волконского (впоследствии стал генерал-фельдмаршалом, начальником Генерального штаба и министром Императорского двора. – Позднейшее примечание Я. И. де Санглена ).

Князь Петр Михалыч Волконский давно уже близок к государю: он состоит при его особе еще с 1797 года – почитай, пятнадцать лет уже.

Князь был послан в 1807–1810 годах в заграничную командировку с секретным заданием составить описание устройства генерального штаба армии Бонапарта.

И я поехал вместе с Волконским. Он уговорил меня уйти из Московского университета. И я действительно ушел и был прикомандирован к его штабу (он ведал тогда военным министерством) в чине майора, бросив науки и начав заниматься сыском.

Правда, во Франции мы решительнейшим образом поссорились – князь никак не мог перенести моего успеха в высшем парижском обществе, где я был принят совершенно как свой. Но все началось с одной истории, которая, увы, в значительной степени озлобила Волконского против меня.

Поначалу поездка наша продвигалась весьма успешно. Мы работали сообща и собрали массу сведений. Вообще я был воодушевлен, ведь это было первое мое шпионское задание. Но вот что произошло потом.

Как-то и меня, и князя пригласил к себе на обед комендант Парижа.

За столом речь зашла об Аустерлицком сражении. Волконский, со свойственной ему заносчивостью и горячностью, неосторожно начал утверждать, будто Аустерлицкое сражение русскими вовсе не было проиграно.

Все французские генералы, бывшие на обеде, тут же стали опровергать мнение князя, который не мог подкрепить никаким доказательством высказанное им, однако продолжал крепко стоять на своем. Это патриотическое упрямство взбесило французского гусарского генерала, коего звали, сколько я помню, Ruffin (Руфин).

Генерал сказал в запальчивости: «Dans le bulletin sur la journée d’Austerliz il est dit : l’empereur de Russie était entouré de trente sots, étiez vous, mon prince, du nombre?» (В бюллетене об Аустерлицком сражении сказано, что император России был окружен тридцатью дураками; не были ли и вы в их числе, князь?).

К моему крайнему удивлению, князь покраснел как рак и молчал, уже не пытаясь ни защищаться, ни менять свое мнение. Тогда, дабы вывести свое начальство из создавшегося весьма щекотливого положения, я встал из-за стола и сказал: «Chez nous. Quand on invite les français a diner, ce n’est pas pour leur dire des choses désagréables» (Если у нас приглашают французов к обеду, то отнюдь с тем, чтобы говорить им неприятности).

Храбрый мой ход произвел впечатление на всех присутствующих. Генерал Руфин миролюбиво отвечал мне: «Bravo, m-r le major! on voit bien que le sang français coule encore dans vos veines» (Браво, господин майор, сразу видно, что в ваших жилах течет еще французская кровь).

К концу инцидента комендант Парижа, который, как мог, успокаивал князя Волконского, подле него сидевшего, закричал: «Du champagne! Buvons a la santé du major russe et la paix sera faite. Nos empereurs sont amis, leurs sujets doivent l’étre aussi!» (Шампанского! Выпьем за здоровье русского майора, и мир будет заключен. Наши императоры, друзья, и подданные их должны быть тем же!).

Веселье восстановилось, как будто ничего и не было. Глупая патриотическая выходка князя как будто была забыта.

С этого дня я был приглашаем на все парады, ученья, балы. А вот князь Волконский случившегося с ним на моих глазах конфуза простить мне так и не смог: отношение его ко мне становилось со дня на день хуже. И это уже, видимо, навсегда.

В какой-то момент он заявил, что более в услугах моих не нуждается, что я могу вернуться уже в Санкт-Петербург и что он аттестует меня императору наилучшим образом.