Ефим Курганов - Шпион его величества

Аудиенция началась с обсуждения последних политических событий и предположений о возможных передвижениях армии Бонапарта. Александр Павлович стал расспрашивать меня о сотрудниках моей бывшей канцелярии, интересовался, можно ли их использовать для собирания сведений о передвижении французских частей. Я, естественно, отвечал, что мои молодцы не подведут.

Разговор незаметно перешел на мое происхождение. Император прямо спросил, не сочувствую ли я Бонапарту. Вопросы государя навели меня на мысль, что Александр Павлович прощупывает почву. Сердце подсказывало, что промысливается новое назначение, новая должность.

Потом государь стал интересоваться моим виленским житьем, не особенно ли скучаю я тут после Санкт-Петербурга.

Тут я и поведал ему о вчерашней находке, обнаруженной в скромном домике пани Агаты. Рассказ о девушке Александра не оставил равнодушным.

И мы договорились, что сегодня к пяти часам дня я приведу девицу пани Василькевич к себе, в комнаты, снимаемые у купца Савушкина, и уйду, а государь явится в начале шестого вечера.

По окончании аудиенции я кинулся к Агате Казимировне. Но дама неожиданно заартачилась и, хотя я ей сулил солидный куш, никак не соглашалась отпустить девицу ко мне на квартиру.

Увидев, что уговоры мои не действуют, я вынужден был намекнуть, кому предназначается сегодня сия юная особа. И тут Агата Казимировна сдалась мгновенно. Более того, она церемонно расшаркалась и решительно отказалась от вознаграждения.

Перекусил я в трактире Янушкевича, что на Доминиканской улице. Надо привыкнуть к нечистоте местных трактиров, как и к их прескверному кислому вину (говорят, впрочем, что все сказанное не имеет ровно никакого отношения к славному в здешних краях трактиру Кришкевича, в коем я пока не был).

Выйдя из трактира, поспешил я назад к Агате Казимировне. Меня уже ждали. Девушка была в шерстяном белом капоте. Головка ее была закутана на восточный манер в голубую мягкую шаль, так что видны были только приветливо улыбающиеся глаза. Тайна ей очень шла.

Минут через двадцать мы уже подходили к дому купца Савушкина.

Я молниеносно отпер дверь и вручил ключ своей спутнице. Через минуту я был на улице.

Вернулся я к себе в семь вечера. Дверь была не заперта. Государь сидел у стола и что-то писал. Питомицы Агаты Казимировны уже не было.

При моем появлении Александр Павлович тут же отложил перо, встал и с чувством пожал мне руку.

– Девица твоя поистине прелестна. Признателен тебе за необыкновенно удачную находку, Санглен. Да, ты просто создан для сыска. Имей в виду, я буду всегда об этом помнить. И знай, что я не люблю быть неблагодарным.

Слова государя бальзамом пролились на мое сердце.

Мы еще поговорили с полчаса, потом я проводил его величество в Виленский замок.

Вернувшись к себе, я разбирал бумаги, читал донесения местных полицейских чинов, но, как припоминаю, не очень-то был способен понять, заключенный в них смысл.

В эти минуты я способен был думать только о том, изменит ли мою судьбу сегодняшний визит государя.

Мне показалось, что его величество чувствовал и выражал искреннюю признательность ко мне. В общем я очень надеюсь на благотворные перемены, и весьма скорые.

В сем благодушном настроении отправляюсь исполнять храповицкого!

Проклятый Балашов! Встречаю его повсеместно в городе. Ясно чувствую, что его напряженный ненавидящий взгляд, как штык, упирается мне в спину.

Болезненную зависть его стал примечать и государь и даже как будто забавляется этим. В присутствии своего министра полиции Александр Павлович не упускает случая демонстративно выказать мне свое расположение.

Разделяй и властвуй. Император, надо полагать, опасается чтобы министр полиции и директор высшей воинской полиции жили в ладу. Такой союз представлял бы собой серьезную силу.

Потому он не только рассорил нас, но и пристально следит, чтобы мы не примирились. Сегодня я получил тому доказательство.

Балашов квартирует в доме Лавинского, гражданского губернатора здешнего края. Сразу по приезде он прислал мне ласково составленную записку, предложил встречу. Желая не обострять отношений, я немедля явился на его зов.

Балашов принял меня радушно, старался показать, что обиды забыты. Я ни на грош не верю этому хитрому греку, но примирение было в его интересах, да, собственно, и в моих.

Наш разговор состоялся часов в одиннадцать утра, мы уговорились, что непременно увидимся на следующий день.