Ефим Курганов - Шпион его величества

Обнаружив знакомый конверт и знакомую надпись на нем, Румянцев, по словам государя, дико побледнел и стал медленно клониться вниз, потом выпрямился и грохнулся оземь – с ним случился апоплексический удар.

Когда он очнулся наконец, то выяснилось, что граф решительно и полностью потерял на почве сильнейшего нервного потрясения слух.

Государь ему вернул письмо нераспечатанным. Действительно, в этом уже не было особой нужды – канцлер Николай Петрович Румянцев и так уже был наказан за свое страшное предательство (не думаю, что он продолжает свою переписку с Бонапарте, хотя в точности ручаться тут, конечно, никак нельзя).

Канцлер стал проситься в отставку, однако государь решительнейшим образом отказал ему, заявив, что примет отставку Румянцева лишь после того, как Бонапарт будет полностью разбит.

Последствия же того, что произошло после вышеупомянутой встречи Румянцева с государем, мне были хорошо известны, и я даже имел к ним самое непосредственное отношение.

Сын аптекаря после того румянцевского визита к императору напрочь исчез из графского особняка (он потом прислал мне письмо из Варшавы; он опять трудится во славу нашего Отечества в бюро Биньона).

Месье Вуатен по отъезде генерала Нарбонна был арестован мною, допрошен и после дачи чистосердечных показаний отпущен на свободу (поговаривают, что он вернулся в Париж, но это именно слух – подтверждений никаких нет; может, он прячется в Ковно, а может, и в Гродно – ждет прихода своих).

Граф же Николай Петрович Румянцев все еще носит, как и прежде, звание канцлера, но на самом деле его обязанности уже исполняют граф Нессельроде и граф Кочубей, и никакого политического значения, кажется, канцлер уже совершенно не имеет.

Он занят в основном собиранием древних рукописей, коих в здешнем крае сохранилось немало.

И пусть собирает! Это никак не лучше, чем устраивать заговоры да переписываться с Бонапартом (официально Николай Петрович Румянцев в отставку вышел в 1814 году. Но, даже перестав возглавлять внешнеполитическое ведомство Российской империи, он остался канцлером: сие звание император Александр закрепил за ним пожизненно. – Позднейшее примечание Я. И. де Санглена ).

По мере расширения делопроизводства к штату моей канцелярии причислены коллежский регистратор Иван Головачевский и студент Василий Петрусевич.

Головачевский – опытный чиновник, пребывающий в бумажном море, как рыба в воде. А Петрусевич – бойкий молодой человек, отлично владеющий, помимо французского, польским и литовским. С ними, как я рассчитываю, работа высшей воинской полиции пойдет и легче, и быстрее.

Когда бумаги находятся в порядке, это уже половина дела. А теперь, в преддверии больших событий, бумаги должны быть в совершенно особенном, в исключительном порядке. И, главное, они никоим образом не должны улетучиваться.

Утром, фланируя в городском саду, видел, как бригадный генерал и британский агент Роберт Вильсон (в 1813 году за битву при Люцене он получил Георгия третьей степени. – Позднейшее примечание Я. И. де Санглена ) увивался вокруг прогуливавшегося министерства иностранных дел в лице графов Кочубея и Нессельроде. Он вообще последние дни от них старается не отходить. И сияет все время необыкновенно. Это и понятно: война на носу, а Британия в ней страсть как заинтересована.

Прогуливались и граф де Шуазель с аббатом Лотреком. Выглядели они какими-то встревоженно-напуганными.

В четыре часа пополудни явился ко мне старик аптекарь. Он рассказал мне о том, что только что доставили записку от его сына. Тот, ссылаясь на барона Биньона, сообщил, что Наполеон рано утром 16 мая прибыл к действующей армии.

Но вот, что еще особенно интересно из того, о чем уведомил меня Закс-младший в своей последней записке, весьма, между прочим, обширной.

По возвращении графа Нарбонна из Вильны, Наполеон немедленно принял его. Граф уведомил императора Франции, что наш государь отнюдь не намеревается занимать герцогство Варшавское – российские войска Неман не перейдут.

Выслушав донесение Нарбонна, Бонапарт якобы сказал: «On veut la guerre; je la ferai». И немедленно начал движение своих войск к русским границам, по направлению к Неману.

Вот так-то!

Большая война началась.

Кстати, явился старик аптекарь задыхающийся и необычайно взволнованный. Волосы у него стояли буквально дыбом, и руки явно тряслись; скоро я понял – почему. Вообще преданность здешних жидов российской короне ноуменальна и одной ненавистью к притеснителям-полякам даже и необъяснима.