– А ты перстенек подари палачу, чтобы вершил поскорее – не длинно пытал, – подхватил второй казак. – Ну, ворочайся живее!
Ее по степи гнали в город... Марья шла молча, угрюмо, не глядя на стражу.
– Хозяйка одежке нашлася?! – весело спросили дозорных у городских ворот.
– Неси-ка добришко свое в войсковую избу, – велел ей старший дозорный.
И Марья увидела свою покинутую корзину с мокрой одежей. Она тихо охнула, подымая тяжесть.
– Неси, неси! Своя ноша не тянет! – поощрил стрельчиху казак.
Дозорный казак подтолкнул в дверях ее в спину. Марья переступила порог войсковой избы, где прежде был стрелецкий приказ и сидел голова Яцын. Стрельчиха бывала тут прежде: когда Антон в свою очередь оставался караульным в самом приказе, она приносила ему еду в караул.
Теперь здесь сидел у стола Степан Разин и с ним казацкий яицкий есаул Федор Сукнин.
– Доводчицу воеводскую уловили в степи, Степан Тимофеич! Мыслила в Астрахань бечь, – сказал старший дозорный.
– А на что вы ее в войсковую? Указа не знаете, что ли?! – строго спросил Сукнин.
– То касаемо ратных людей, а тут – баба!
– Ну, кинули в Яик – да полно! Пошто сюды? – Сукнин затянулся трубкой и сплюнул.
Степан посмотрел на стрельчиху.
– Иди-ка поближе, – позвал он.
Марья шагнула вперед.
– Да поставь ты кошелку свою!
И когда стрельчиха, скинув с плеча корзину, поставила ее на пол, Разин увидел лицо беглянки и тотчас узнал ее.
При виде Степана вся злоба и ненависть заиграли в ней. Она не сдержала бы их никакою силой.
– Куда ж ты из города побегла? – спросил атаман.
– Туды и бегла, куды надо! В Астрахань шла, куды ты не велел, вот туды!
– А что тебе Астрахань? – продолжал атаман.
– Там родилась... Бабка там у меня... Не могу больше тут, – устало, со злостью сказала стрельчиха. – В монастырь...
– От себя не уйдешь, – просто ответил Разин. – Горе твое ведь в тебе, а не в Яицком городе.
– Тебя там, злодея, нету – и в том мне отрада была бы! – с сухим, усталым надрывом вскрикнула вдова.
Разин качнул головой.
– Дура ты дура! – Он помолчал. – Ну ладно, пущу тебя к бабке... Да степью ты не пройдешь – волки сожрут либо ногайцы споймают, а то и сама без воды загинешь, Морем сплывешь...
Марья смотрела в лицо атамана. Она не ждала его милости, разрешения уйти. Она ждала грозного гнева, плахи, глумления – и вдруг все так просто. Не веря себе, Марья стояла перед Степаном. Сказать еще дерзкое слово? Какое? Дерзость не шла на ум...
– Ступай-ка домой. Как надо будет, так сыщут тебя и возьмут по пути...
Вдова растерянно повернулась к выходу.
– Эй, корзину-то забери с одежей! – окликнул ее дозорный казак.
Марья вскинула на плечо корзину и вышла из войсковой...
– Надо самим нам выслать лазутчиков к воеводе да вызнать, что народ астраханский про нас мыслит и что воеводы собираются против нас делать, – сказал Разин и стал подыскивать пригодного человека.
Нужен был человек не из донских казаков, а такой, кто ведает городские порядки. Хорошо бы было послать кого-нибудь из бывших стрельцов, но яицким Разин не доверял, а астраханского сразу узнают в Астрахани и схватят...
И выбор Степана пал на беглого царицынского стрельца Никиту Петуха, который должен был по морю сплыть на челне и неприметно пробраться в астраханские стены.
Получив наказ, Никитка пришел к Черноярцу, у которого только и можно было взять челн, чтобы выйти в море.
– Слышь, есаул, меня Степан Тимофеич к сатане посылает в гости, астраханского воеводу проведать! Челнишко давай, – сказал Черноярцу Никитка.
– Когда поплывешь?
– Чего ждать? Поплыву. Раньше ли, позже ли – все к чертям на закуску! – удало отозвался Никита.
– Стрелецку вдовку с собой не возьмешь ли?
– На черта сдалась мне стрелецкая вдовка!
– Челобитье писала: молила в Астрахань к бабке ее пустишь. Степан Тимофеич дозволил. Свези уж. Помнишь ту бабу, какая сама на плаху за мужем просилась?..
Берегом моря, между островов, на челне вез в Астрахань Никита Петух стрельчиху. Маша недвижно глядела на воду, не замечая ни палящего солнца, ни комаров, ни ветра, будто окаменела. В полдень Никита устал грести, пристал в береговые камыши, разломил пополам лепешку. Подхватил со дна челнока арбуз, пощелкал его, разрезал и протянул ей сочный, яркий ломоть. Она не взяла, хотя ее пересохшие губы растрескались и покрылись запекшейся кровью. Глаза ввалились и горели огнем, ветром сорвало с головы косынку, и тяжелая черная коса выпала из узла волос.
Читать дальше