Степан Злобин - Степан Разин (Книга 1)

– Мертвый схоронен в земле. Муж, конечно, да что ж, не воротишь! Знать, тебе жить судьба. Сама под топор молила – не взяли, – вздохнул Никита. – Отведай арбуза.

– Уйди! – сказала она единственное слово.

Никита прикрыл остатки арбуза от солнца своим зипуном и снова взялся за весла.

Он греб неустанно до самых сумерек. Иногда встречал рыбачьи челноки, спрашивал, далеко ли до Астрахани.

В сумерках рядом с челном из камыша показалась внезапно громадная черная голова и хрюкнула. Маша вскочила, взвизгнула и чуть не опрокинула лодку. Никита резко гребнул, и челнок откачнулся от чудовища...

– Дура, чего ты?! Дика свинья в камышах сидит. Эко страх! А мы к ней не полезем! – уговаривал Машу Никита, сам испуганный ее криком.

Маша села на место, вдруг уронила голову на руки и затряслась плечами, закричала без слов, звонко, прерывисто, заливаясь плачем, переходящим в протяжный вой. Ломая руки, сползла она с лавки на дно челна и долго лежала, перекинув через борт руку в воду...

При всходящей луне Никита заметил остров и пристал к песчаной косе.

– Выходи, – сказал он, – заночуем...

Маша медленно поднялась со дна челнока, покорно вышла и повалилась у берега на песок. Лежала ничком, растерзанная, с растрепанными косами.

Никита развел из сухого камышняка костер от комаров, расстелил свой зипун и позвал:

– Иди к огоньку, заедят!

Она не ответила.

Он подошел, присел возле нее и потряс ее за плечо. Она вдруг вскочила, легко свалила его на песок и вцепилась пальцами в горло.

– Злодеи проклятые, душегубцы все!.. – захрипела она.

Никита схватил ее руку и начал ломать. Она отпустила горло и с плачем упала на песок. Никита злобно ткнул ее кулаком под ребра, встал, отошел к стороне и мрачно сел у костра; резал и ел арбуз с хлебом... Марья лежала ничком, скребя ногтями песок и вздрагивая всем телом от плача. Платье ее было разорвано и поднято выше колен. Казак подошел и одернул его. Она не заметила. Никита сел рядом с ней.

– Ну, уймись! – сказал он. – Жила лопнет... Буде, что ли! Назад все равно не воротишь... Иди к огню...

Он взял ее за плечи, тяжело приподнял с песка, волоком, будто мертвую, подтащил к костру и уложил на зипун. Она замолчала. Никита долго сидел, глядя в огонь, подкидывая еще и еще камыш. Оглянулся на стрельчиху. Она вся билась мелкой дрожью.

– Вишь, на песке навалялась – трясуху схватила! – со злостью сказал Никита. – И ветер пошел, продует...

Он лег рядом с Марьей, заслонив ее собою от ветра. Стрельчиха не двинулась, только по-прежнему дрожь сотрясала ее тело. Никита положил ей на плечо руку и подтянул вдову ближе к себе. Она поддалась... Жалость и теплота поднялись в Никите. Он чуть не заплакал сам, ощутив под рукой холодную нежную кожу дрожащей женщины... Отсвет костра играл на ее темной шее, растрепанные волосы толстой косы касались лица Никиты. Он прижал стрельчиху крепче к себе и вдруг ощутил, что они здесь одни во всем мире и он ей хозяин... Он ждал, что она рванется и закричит, и тогда он проявит силу, но она лежала с ним рядом недвижно и безразлично. Никита в раздражении тиснул ее так, что хрустнули кости. Она застонала и дернулась от него. Тяжело дыша, уперлась руками ему в грудь. Ее сопротивление разъярило Никиту... Он овладел ею легко. Недвижную и словно окаменевшую, он укрыл ее зипуном, заботливо подоткнул края...

До утра Никита не спал и сидел на песке у костра, а стрельчиха лежала, завернутая в его зипун, с закрытыми глазами, но он чувствовал, что она не спит...

Ему стало жаль ее, жаль до того, что болью щемило грудь. В эти часы она казалась ему родной и такою близкой, как не был никто никогда во всю его жизнь. Чего бы только не отдал он за ее покой, за то, чтобы утолить ее горе!..

Взошло солнце. Маша открыла глаза и внезапно просто сказала:

– Что сидишь-то? Вставай да спускай челнок.

Никита принес из челна арбуз и лепешку. На этот раз Маша взяла то и другое. Ела медленно, много и молча. Отошла от него шагов пять, бесстыдно скинула платье и бросилась в воду. Освежившись, она пошла на берег. Под красноватым утренним солнцем на медном теле сверкали капли воды. Она вышла чистая, величавая. И опять в нем проснулось вчерашнее ощущение, что они тут одни... Он облизнул пересохшие губы.

– Отвернись ты, собака! – повелительно сказала стрельчиха.

Накинув платье и кивнув на челнок, она приказала:

– Ну, садись!

Села сама.

Весь день она не сказала больше ни слова и сидела на месте, глядя в волну.

Когда снова пристали на ночь и Никита возился с костром, Маша принесла из челна арбуз.