И вдруг беглый стрелец Никита Петух, примеченный Разиным раньше, отчаянно отшвырнул рогатину, с которой стоял в карауле, и, подскочив к атаману, подставил шею.
– Руби! – смело выкрикнул он, распахнув ворот. – Руби! На, собака! Казацкая кровь тебе как вода!.. Без хлеба вино пить – и всякий уснет! Руби, что ли, язычник!
– В другой раз на стороже уснешь – и тебя посеку, – охладев, сказал ему Разин.
Есаулы пинками, тумаками и повелительными окриками разогнали всех по бурдюгам от места атаманской расправы. Табор как будто утих, но приглушенный гул голосов не унимался.
Есаулы уснули, а Степан, оставшись один, бродил по бугру и, незамеченный, слушал говор казацкой вольницы. Все роптали. Бранили его, своего атамана:
– Обнадежил, лихой, сманил, а тут поморит без хлеба!
– Сережка да Черноярец, как воронье, налетели махаться саблями на народ! Вот те и вольное войско казачье!
– В разбой мы пошли – не на доброе дело, не жди и себе добра! Не с голоду сдохнем, то атаманы побьют!.. Вразброд пойти, что ли, по малым ватажкам!.. Лих атаман! Тут будет похуже дворянской неволи!
И хоть бы кто-нибудь слово сказал за Степана!
Табор утих. Хмель снова склонил ко сну казацкие головы.
«Сманил на Волгу, – думал Степан. – Не мала ватажка – две тысячи казаков. Чем прокормлю? А надо кормить людей. Не в Царицын под окна прийти за кусками такой-то ордой!.. Разбегутся – не соберешь! На азовцев повел – не сдюжил, а тут на простой разбой – и опять нет удачи!.. А не подохнуть им с голоду тут! Человек не корова – траву щипать на бугре... И кой черт там держит в верховьях купецкие караваны?! Стругов бы десяток отбить, тогда с хлебом на Каспий можно гулять... И черт его знает, откуда ко мне прилезла такая орда! Сами за мной увязались, собаки, а ныне брешут!.. Что я – себя скормлю окаянным?!»
К утру царицынский воевода прислал на бугор двоих подьячих, к которым Степан вышел сам, не пуская их в стан. От имени воеводы подьячие сказали, что если казаки не покинут тотчас бугор, не уйдут от города, то им быть побитыми царской ратью, а вниз им по Волге прохода не будет, Царицын станет палить из пушек. И было бы им убираться обратно на Дон...
Степан вышел к ним без оружья, в рыбацком платье, как старшина рыбаков. Велел сказать воеводе, что сошли они рыбу ловить на Волге, а Волга спокон веков не закрыта от русских людей – не басурманское царство! Да когда воевода не хочет с донским казачеством вздорить, то старых обычаев нарушать не дерзал бы.
Приказные удалились к Царицыну, а Степан еще долго и задумчиво глядел им вослед, пока не погасла заря и не настала ночь. Караванов с верховьев все не было...
Никита Петух подошел к атаману и молча почтительно ждал, когда Степан заговорит с ним сам.
– Ты что? – наконец заметив его, спросил Разин.
– Не серчай, Степан Тимофеич, что я на тебя ночью взъелся. Вишь, ты и утих. Ведь ты как хмельной был.
– Вздень на себя атаманскую шкуру – и ты «захмелеешь»! На что воеводу было задорить?! Ить он не дурак: знал, что сидит на бугре ватага, – все же молчал и не лез. А теперь, по армянскому челобитью, куды ему деться – пушками нам грозит да стрелецкой ратью... Эх, вы-ы!.. Ты пошто ко мне? Аль что надо?
– Совет держать. Может, умишком тебе пригожусь, – ответил Никита.
Степан промолчал.
– Ведь я из Царицына беглый, Степан Тимофеич, – пояснил Никита. – Стрельцы, пушкари – в Царицыне все у меня знакомцы. Хочешь, туды я пролезу?
– Башка тебе надоела? – спросил Степан.
– Вишь, пушками воевода грозит, а мы сговорим подобру царицынских -пушкарей да стрельцов. Скажу, что не ладно раздориться с казаками, мол, не было б городу худо...
– А ты не продашь? Не то смотри – голову оторву! – на случай пригрозил атаман.
И Никита ушел той же ночью в Царицын...
За стругами Шорина, что-то поняв, о чем-то догадываясь, от самого Нижнего увязалось несколько мелких нижегородских купчиков со своими товарами. Кое-кому из них подсказал это сделать Флегошка Лещ, конечно – не без корысти.
Кроме того, в караване шли десять хлебных стругов московского гостя Семена Задорина, приставшие у Казани. Семен Задорин был давний приятель и компаньон Василия Шорина. Алеша Пупынин, приказчик Задорина, был давним другом Флегошки Леща, который, оставшись в караване хозяином, стал, разумеется, не Флегошкой, а Флегонтом Мосеичем, грозою и повелителем приказчиков и ярыжных.
Втайне от Шорина в караване шел собственный струг Флегонта Леща, с его собственным хлебом, под чужим именем небольшого свияжского торгового человека. Кроме доходов с этого хлеба, Флегонт рассчитывал на прибыток с дорожных харчей, а чтобы среди работных людей не было ропота, Флегонт сговорился с Алешей Пупыниным и с купцами кормить ярыжных не лучше один другого – не ссылались бы на соседа.
Читать дальше