Джейн Харрис - Наблюдения, или Любые приказы госпожи

— Надеюсь, ты не из праздных мечтательниц?

— О нет, миссус.

— Но может, ты ленива? Или капризна?

Я помотала головой.

— Вовсе нет.

— А может, ты… ну скажем, склонна к обману?

Здесь она меня поймала, с коровами-то я дала маху. Но признаваться я не собиралась.

— Нет, миссус, — говорю. — В обычных обстоятельствах нисколько не склонна.

Похоже она не поверила.

— Ну же, Бесси, признай правду.

Моя мать вечно повторяла, что я не признаю правды, даже если она подскочит ко мне вплотную и гаркнет «здрасьте».

— Ей же ей, миссус, я не врунья.

Я бы сплюнула в подкрепление клятвы, находись мы на улице, а так пришлось просто сказать через плечо «тьфу-тьфу-тьфу». Женщина прям вся передернулась, хотя непонятно, с чего так волноваться, когда кухня все равно в жутком беспорядке.

— Бесси, — говорит, — я не знаю, где ты воспитывалась, но в этом доме никогда больше так не делай.

— Извиняюсь, миссус. Но миссус, про коров я соврала потому лишь, что хотела вам понравиться.

Она тяжко вздохнула, потом спрашивает терпеливым голосом:

— Милая Бесси, а как ты обращалась к хозяйке на своем последнем месте работы?

— Да никак не обращалась, — отвечаю.

Она на меня глазами хлоп-хлоп.

— Просто там не было никакой миссус, только мистер Леви. Он был старый холостяк и служили у него лишь я да еще мальчишка один.

— О… — Она на секунду нахмурила брови. — Но я уверена, ты называла мистера Леви «господин» или «сэр» — разве нет?

— Ну вообще-то да. — Я так сказала, поскольку именно такой ответ ей хотелось услышать. — Он просил называть его «господин», точно. Господин то, господин се.

— Бесси, — говорит она, теперь очень серьезно, — я хочу, чтобы ты называла меня «мэм».

— Конечно, как прикажете, мэм.

Она с улыбкой кивнула.

— Так-то оно лучше. — Потом глубоко вздохнула и продолжила: — У меня к тебе еще одно поручение, Бесси. — Она выразительно округлила глаза, давая понять, что речь идет о деле чрезвычайной важности.

Потом подошла к высокому комоду и достала из ящика конторский журнал. Господи Исусе, подумала я, она хочет чтобы я вела счета, но обращается совсем не по адресу, писать я положим умею, но вот с арифметикой всегда была не в ладах. Однако я ошибалась.

— Вот, возьми. — Миссус сунула журнал мне в руки. — А теперь, Бесси, слушай внимательно. Я берусь обучить тебя всякой домашней работе. Но взамен хочу, чтобы ты каждый вечер улучала время написать в этом журнале обо всем, что сделала за день, с утреннего пробуждения до отхода ко сну, во всех подробностях.

Я взглянула на нее и спрашиваю слегка растерянно:

— Но зачем, миссус? То есть мэм.

Она даже бровью не повела.

— Затем, что такова моя воля, — говорит. — И учти, я нанимаю тебя только на этом условии. Не умей ты писать, я бы не взяла тебя в услужение. Не сочла бы нужным тратить время и силы на твое обучение — ведь ясно же, что ты ничегошеньки не умеешь по хозяйству.

С самой минуты, как я нацарапала несколько слов на бумажке, она чуть не прыгала от радости. Даже сейчас глаза у нее блестели, и она дышала часто. Я зябко поежилась, все-таки уже смеркалось и становилось прохладно.

— Время от времени я буду смотреть, что ты написала, — сказала миссус. — А когда испишешь весь этот журнал, я дам тебе другой. Все понятно?

— Да, мис… то есть мэм.

Я уставилась на журнал, у него была коричневая твердая обложка, а под ней уйма страниц в линейку, на таких удобно подсчитывать расходы на покупки. Не знаю сколько страниц, может целая сотня. Мне и за тыщу лет все не исписать. Миссус вручила мне давешнее перо, а потом говорит:

— Тебе нужны чернила, погоди минутку, — и быстро вышла из кухни, подолом платья выметая в коридор овсяные зерна.

Оставшись одна, я задалась вопросом, топят ли здесь вообще когда-нибудь и заглянула в камин. Тогда-то и стало понятно, откуда запах гари. Не знаю почему, но меня опять прошиб озноб. В золе лежал конторский журнал, в точности такой, как выданный мне минуту назад. С единственной разницей, что от него осталась одна только обугленная обложка. Я взяла свечу и наклонилась рассмотреть получше. Сблизи стало видно, что все страницы из журнала были вырваны и теперь превратились в горстку тонкой золы. Обложка была влажная, словно кто-то лил на нее воду, чтобы потушить огонь. Я осторожно откинула обложку и увидала внутри надпись детским почерком. Буквы наполовину сгорели, но я разобрала слова «принадлежит Мораг Сазерленд» и дату в июле, но без года. Кто она была, эта маленькая Мораг, и почему принадлежавший ей журнал сожгли? Я уже собиралась вытащить обгорелый переплет из камина, но тут услышала шаги в коридоре и быстро выпрямилась.