А. Шеллер-Михайлов - Дворец и монастырь

– А гром-то, гром-то какой по всей земле гремел, когда пришло время государыне родить, – сообщали слушатели.

Но больше всех радовались близкие князя Ивана Федоровича Овчины-Телепнева-Оболенского. Они возвысились сильно при дворе. Молодой князь после смерти отца получил звание конюшего, его сестра Аграфена Федоровна Челяднина приставлена была мамкою к царевичу. Украдкой она зазвала брата взглянуть на новорожденного, и он припал губами к этому ребенку. Ему казалось, что он целует не это маленькое, сморщенное существо, а его мать, при виде которой у него темнело в глазах, кружилась голова и пробуждалась невыносимая зависть, почти ненависть к старому великому князю.

– Вот он, золото-то наше, государь наш, – любовно говорила боярыня Челяднина брату, показывая ребенка.

– Дай только Господи, чтобы здоров был, – заботливо сказал князь Иван.

– Да я его как зеницу ока беречь буду, – проговорила она. – Долго мы ждали его, желанного…

Радовались рождению этого ребенка в семье Степана Ивановича Колычева, искренне и неподкупно преданного самодержавию московского великого князя. Рассказывая о радостной новости, боярин заметил сыну:

– Ну, вот скоро и тебе придется при дворе государя быть. Опять он о тебе спрашивал. К сыну своему обещал тебя взять.

– Я за почестями, батюшка, не гонюсь, – отвечал молодой Колычев. – Своего дела довольно с меня…

– Изволит наш государь пожаловать тебя – радоваться только надо да благодарить, а не сторониться, – сказал наставительно боярин, немного сдвинув брови.

– Я против воли государя и твоей, батюшка, никогда не пойду, а и напрашиваться на милость не стану, – отвечал сын. – Своей жизнью я доволен, и ничего мне больше не надо.

Степан Иванович продолжал сообщать новости:

– Спрашивал тоже государь, отчего не женишься. Оно и точно, пора бы…

– Ты, батюшка, знаешь, – ответил молодой Колычев, – охоты у меня нет, да и невесты по душе не видал. Попадет не по душе – и себе горе, и ей не радость.

Он мягко улыбнулся и прибавил:

– Такое счастье, как тебе, батюшка, не всем выпадает.

– Что говорить, – согласился старик. – Ну, да я насчет женитьбы тебя и неволить не стану. Это твое дело. А служба – служить надо, если государь милость окажет и призовет тебя к себе…

Федор Колычев промолчал.

В глубине души он молил Бога, чтобы его оставили в покое. Ни кутежи молодежи, ни происки придворных, ни погоня при помощи поклонов за почестями не привлекав ли его. Одно воспоминание о том, что делается при дворе и среди бояр, тяжелым гнетом ложилось на его душу. Даже те лица, которые возбуждали в нем прежде восторг, как, например, митрополит Даниил, стали ему в последнее время чужды, и он уже не удивлялся им, а скорбел о них, как о людях, не умеющих создать одного целого из слова и дела.

В Москве продолжались ликованья: рождение наследника престола, победа над Казанью, куда московский государь назначил своего клеврета – брата Шиг-Алея! Еналея, победа над крымцами, одержанная молодым придворным любимцем, князем Иваном Федоровичем Овчиной-Телепневым-Оболенским, новое семейное событие та виде рождения второго сына, Юрия, у великого князя весело справленная в январе 1533 года свадьба князя Андрея Ивановича с дочерью князя Андрея Хованского, – все это было радостно. Великая княгиня совсем овладела волею великого князя, и придворная жизнь стала шумнее и веселее прежнего, к ней начали прививаться иноземные нравы, на Западе стали возлагать разные надежды на московское государство, и великий князь был более чем когда-нибудь готовым оказывать милости своим любимцам и преданным слугам. На это возлагал великие надежды князь Иван Федорович Овчина-Телепнев-Оболенский, на это же надеялись и Колычевы, тем более что все больше распространявшиеся слухи об уме, о высокой нравственности, о хозяйственных способностях, о начитанности молодого Федора Степановича Колычева заставили великого князя решить вопрос о приближении ко двору этого молодого человека: он должен был занять место при малолетнем царевиче Иване…

Все эти надежды, казалось, должны были рушиться разом…

У Троицы Сергия готовились к обычному празднованию дня 25 сентября. Но на этот раз – это было в 1533 году – праздник должен был выйти особенно торжественным. В монастырь собирался великий князь с женою, с детьми и большою свитою, только что отпраздновав изгнание крымцев из русских пределов. Это обычное посещение монастыря великим князем, довольным только что одержанной победою, сулило монашествующей братье немало хорошего, так как великий князь был вообще щедрым жертвователем на монастыри и любил устраивать для братии потешения и пирования, на этот же раз щедрость его обещала быть особенно большою.