Леонид Сотник - Экзамен

Кряхтя и надсадно охая, поднимали бойцы тюки и ящики, втаскивали их на верблюжьи спины, вязали верёвками. Джангильдин сам проверял каждый вьюк и, если видел небрежность, никому не давал спуску.

— Для нас сейчас ценнее всего на свете — верблюжья спина и верблюжьи ноги. Испортите животное — и пропал груз. Что нам тогда товарищи скажут?

И никто не возражал ему, никто не препирался.

А груз и в самом деле был необычный. Я привык к тому, что верблюды всегда привозили в наш город мешки с сушёным урюком и изюмом, каракулевые смушки, пёстрые индийские ткани, замысловатую чеканную посуду, сработанную бухарскими и ходжентскими чеканщиками, мази, благовония. Да и сам верблюд, вступающий в европеизированную Астрахань из мглы пустыни, казался мне всегда животным, предназначенным исключительно для перевозки экзотических товаров. И вдруг… Нет, наши вьюки не пахли ни амброй, ни мускусом. 20 тысяч винтовок, 2 миллиона патронов, 10 тысяч бомб и 7 пулемётов — вот то, что Алибей Джангильдин сумел разместить на спинах острогорбых верблюдов. Это было оружие, которое посылала Москва обескровленному Оренбургскому фронту, и от того, попадёт ли оно в руки красных или не попадёт, зависела судьба не только фронта, но и всего Туркестана, отрезанного белыми от Советской России.

Всё это мне очень толково объяснил Макарыч. Не мог он объяснить только одного: каким путём пойдёт караваи. И сколько я ни вглядывался в карту, глаз мой скользил по безводной степи, лишённой жизни и надежды на успех.

Только перед самым выступлением на города стало известно: идём на Актюбинск.

Реалисту шестого класса нетрудно взять масштабную линейку, произвести простейшие расчёты и прийти к печальному выводу: каравану предстоит пройти минимум 800 километров вокруг Каспийского моря и Закаспийской пустыней. Я поделился своим маленьким открытием с Макарычем, но он воспринял его совершенно спокойно:

— Только-то? А я думал, поболее будет. — Потом взглянул на меня искоса и, почти не разжимая челюстей, сказал: — Впрочем, ты, Мишаня, можешь остаться.

А я сделал вид, что не услышал его слов.

Джангильдин не мог уйти из Астрахани на верблюдах. Перед самым выступлением каравана пришло известие, что Гурьев — промежуточный пункт следования — захвачен белыми и все пути прорыва к Актюбинску дутовцами надёжно перекрыты. Это ломало все планы… Можно было бы, конечно, остаться в Астрахани, усилив отрядом её гарнизон, можно было бы возвратиться в Царицын, но тогда главная задача, поставленная Ильичем отряду, оказалась бы невыполненной. Кто-кто, а степняк Джангильдин отлично понимал, что Туркестанскому фронту красных, лишённому оружия и боеприпасов, в условиях надвигающейся суровой казахстанской зимы не совладать с сытой и хорошо одетой дутовской оравой. Единственным выходом для потрёпанных в боях красных частей стал бы путь отступления на юг, к Ташкенту. А ташкентцы в то время и сами уже голодали…

На заседание штаба отряда все собрались хмурые и растерянные, стараясь не смотреть в глаза друг другу. И только военрук Шпрайцер был, как всегда, спокоен и невозмутим. Он заранее разложил на огромном зелёного сукна столе, привезённом из губернаторского дома, оперативную карту театра военных действий, налил в графин

свежей воды, вымыл и вытер до блеска стаканы, остро очинил цветные карандаши и в ожидании, когда— соберутся члены штаба, занялся перед зеркалом своим ровным, в ниточку, пробором. Металлическим солдатским гребешком он пригладил на голове каждую волосинку и, довольный собой, замурлыкал под нос тирольскую песенку. Потом сел в кресло, откинул голову, захлопнул удивленносиние глаза и, побулькивая горлом, долго тянул высочайшую ноту, пока, наконец, Джангильдин не оторвал его от воспоминаний по милым сердцу снегам Тироля.

— Не скулите, Шпрайцер, и так тошно.

— Слющаюсь, — вытянулся военрук, вновь распахивая миру удивлённо-синие глаза. — Извините, я немного мечтаюсь.

Джангильдин докладывал коротко. В обстановке члены штаба разбирались не хуже своего командира. Потом началось обсуждение. Одни предлагали остаться в Астрахани, другие — уходить в Царицын. Последним выступил Шпрайцер:

— Обстановка сложилась не в наш польза, и мы, как говорит военный стратегий, должны действовать согласно обстановка. Вы меня понимайт? — Военрук замолк, ожидая ответных реплик командиров, но те молчали, опустив глаза. Тогда он подошёл ближе к карте, убрал с Каспийского моря полную окурков пепельницу и, как ни в чём не бывало, продолжал: — Но если действовать по обстановка, то мы не выполняйт приказ. Вы меня понимайт?