Леонид Сотник - Экзамен

Неудача полковника Маркевича — факт, достойный всяческого сожаления, но не только и не столько он заставил слугу вашего взяться на калам. Дело в том, что с отрядом упомянутого Алибея Джангильдина прибыл большой груз оружия и боеприпасов (истинная ценность груза моими людишками уточняется) для красных войск, расположенных в Туркестанском крае. В связи с этим было бы весьма желательно принять все меры к тому, чтобы ни один патрон не попал в руки мятежных безбожников.

Ваш недостойный слуга сознаёт, что единственный путь, которым может воспользоваться Джангильдин, — это прикаспийские пустыни, лишённые воды и растительности. Отправляться в экспедицию по сиим глухим и непригодным для жизни человека местам было бы чистейшим безумием, но, зная фанатизм красных, я не исключаю, что отряд предпримет попытку прорваться с грузом именно этим путём. А потому нижайше прошу ваше превосходительство принять все меры к тому, чтобы поставить надёжный заслон неверным на контролируемой вашими доблестными войсками территории.

Да снизойдёт на вас милость аллаха. Омин.

Камол Джелалиддин».

В моей жизни произошли перемены неожиданные и в высшей степени удивительные. Если бы раньше мне сказал кто-либо о том, что всё случившееся со мной случится, то не поверил бы я этому никогда и осмеял бы говорившего. Но разве не назовёшь удивительным скорое и неожиданное превращение обыкновенного астраханского реалиста, «карандаша», как дразнили нас дети рабочих, в бойца взвода конной разведки красноармейского отряда комиссара Али— бея Джангильдина. Кому и когда снились подобные превращения? Я читал «Метаморфозы» Овидия, где все и вся превращается в новые формы, но что бы сказал старик Овидий, прослышав о моей судьбе!

Я пытался поделиться своими размышлениями с моим боевым командиром Игнатием Макарычем Степанишиным, но он не стал вникать в их сущность и сказал, чтобы я вышвырнул из своей интеллигентской башки всяческую муть и оставил там только то, что необходимо сегодня революции. Выражался он вполне определённо:

— Плюнь ты на это дело, Миша. Плюнь и разотри, хотя по причине отсутствия здесь полов и паркетов растирать, в общем-то, трудно. Ты пытаешься рассуждать по части некого непролетарского поэта Овидия, а в то же время сидишь на вверенном тебе жеребце по кличке Мальчик, как на издохшей корове или, что ещё хуже, как баба-яга на ступе. Опять же стреляешь ты, товарищ Рябинин, как пьяный губернатор по индюкам, а сие — срамотшца. Почему? Да потому, что в доблестном отряде комиссара Джангильдина, которого сам товарищ Ленин отправил с заданием государственной важности, не было, нет и не может быть охламонов. Так что постигай солдатскую науку, а Овидий потом уж к тебе как-нибудь приложится, — вот что сказал мне мой доблестный командир Игнатий Макарыч Степанишин. Сказал он всё это не повышая голоса, не раздражаясь и не злобясь, но сказал так, что мне пришлось с ним согласиться и по части непролетарского поэта Овидия больше никаких разговоров не вести.

И это лучше.

Страшно оглядываться назад… Страшно думать о том, что случилось, что довелось мне пережить в течение одного дня… Неужели и на долю других может выпасть столько же? Но вспоминать и думать об этом нужно. Вот появится такая возможность, и обязательно запишу всё на бумаге. Но сначала попытаюсь вспомнить, как всё было. С самого начала.

… С базара мы с Макарычем пошли домой — он вызвался меня проводить, потому что в городе ещё кое-где постреливали. А дома ожидал меня папа. Он страшно беспокоился обо мне, словно я уходил сражаться с пулемётчиком, и очень обрадовался, увидев меня живым и невредимым.

День я провёл на Волге. Вместе с Колькой мы ловили раков. Ныряли под крутой берег и вытаскивали их прямо из нор за усы и клешни. Пальцы потом бывают все в шрамах и порезах, становится очень больно, если на них попадает соль, но мы привычные, как говорит Колька пролетарское дитя. И день у нас прошёл очень хорошо и весело, и вода в тот день была очень тёплая и чистая, такая, что мы даже ни капельки не измазались нефтью.

Колька подобрел ко мне. Он знал, что у нас временно обосновался штаб отряда, что я помог командиру разобраться с каким-то документом, видел, как я разгуливаю по городу вместе с Макарычем.

— А ты ничего парень, — сказал он мне тогда. — Может, и вправду из тебя пролетарий получится.