Александр Савельев - Сын крестьянский

На минуту в избе стало тихо. Только неумолчно верещал сверчок да где-то на улице перекликались стражники.

— И говорят, нет во всем свете богаче и краше этого города. В зелени весь. Дома высокие, светлые… И живут в том городе все дружно, потому как делить да мерить не приходится: всего в достатке, бери, сколь хочешь. Принадлежит всем одинаково…

— Вот попасть бы в такой город. Пожить в нем… — мечтательно, также тихо, заметил Фидлер.

— И попадем. Сами такой город построим, когда бояр власти лишим либо изничтожим. Дай срок. Уж поверь, мил человек, знатцу.

Василий повернулся лицом к Фидлеру и взволнованно зашептал:

— Потому я и подался к Болотникову… Потому как народ с ним. Пусть мы голову сложим… Могильным прахом покроемся… Но народ свое дело сделает… В народе вся сила. Так-то.

Долго еще Василий рассказывал о счастливой жизни в холопьем городе. И о подвигах Болотникова. Потом уснул. Слышалось его глубокое и ровное дыхание — сильного, спокойного человека.

Фидлер ворочался на мягко застланной заботливым хозяином широкой лежанке, мечтая о далеком счастье, о сказочном городе, и наконец также уснул.

Сказание о холопьем городе, некогда построенном на Мологе новгородскими беглецами, было широко распространено в народе в XVI и начале XVII века. Сказание передавалось в разных вариантах. Его записал известный Сигизмунд Герберштейн, германский имперский посол, приезжавший в XVI веке в Русское государство.

Болотников посетил однажды свой литейный двор. Ходил в сопровождении Парфенова, дававшего необходимые объяснения. Встретил Фидлера.

— Эй, Фридрих, здорово! Как живешь, огненный?

Фидлер поклонился.

— Живу, слава богу, хорошо. Работаю, вот видишь, воевода, у Парфенова в литейной.

— Ну, добро дело, добро дело!

Фридрих вытащил из кармана бумагу.

— Чти, воевода!

Болотников с любопытством прочел:

— «А у выписки тульских записных литейщиков Василий Парфенов со товарыщи сказал, по святой непорочной евангельской заповеди господней, еже ей-ей вправду: подмастерье Фридрих Фидлер всякие литейные дела, особливо пушечные, против своей братьи записных литейщиков в ровенстве делать умеет. Быть ему литейного дела мастером».

— Ай да Фидлер, молодец, хвалю, хвалю!

Болотников дружелюбно хлопнул немца по плечу. Тот зашатался, но выстоял.

— Ну, добро дело, добро дело!

Болотников вышел во двор, где собрались работные — послушать, что поведает им воевода.

Он тепло оглядел окружающих, рассказал им, за что рать его борется, и добавил:

— Люди работные, други мои, вижу я, как дело у вас спорится. Хорошо идет дело. Начальный ваш — знатец большой! Сообща бьемся супротив лиходеев: мы на поле брани, а вы здесь, на литейном дворе.

Болотников еще раз поговорил с Парфеновым: прикидывали, сколько можно будет отлить пушек, сделать самопалов да пистолей в ближайший срок; какие новшества надлежит ввести в мастерских. На прощание Болотников сказал Парфенову кратко, но значительно:

— Дядя Василий! Без таких, как ты, не обойтись. Жаль, что мало вас. Трудись, всегда найдешь во мне помощь.

Расстались очень довольные друг другом.

Проверял как-то Болотников посты у крепостных ворот. Тихо подошел к башне и услышал, как кто-то урчал сверху басовито:

— Сам я, дядя Михей, из-под Курска-города. Бахчи там у нас великие. Есть и кавуны и дыни, а токмо боле всего тыквенны бахчи. И я сажаю. Тыкву вывести — разуметь надо. Перво-наперво с осени навозу коровья да свинячья готовишь. Перележит он осень, зиму, перепреет, а весной ямы на бахче копаешь, навоз в их ложишь, с землей мешаешь. Семя тыквенное в тряпице мочить надо. Ден через семь прорастет. В ямы сажаешь. Воды тыква требует — даешь вволю. А к осени до пуда тыквы доходят. Уменье надобно землицу-матушку обхаживать. А уж она тебя возблагодарит!

Болотников поднялся вверх по лестнице. Мужички низко поклонились.

— Здорово, дядя Митяй да дядя Михей! Слышал я тебя снизу, дядя Митяй. Правильны речи твои. А сколь много земли и вовсе втуне лежит. Коя господская, та еще туды-сюды. А крестьянска пахота совсем захирела. Некогда ему с ей заниматься! Все время на господ уходит.

Мужики согласно закивали головами.

— Во, во, во! Захирела, верно, Иван Исаич, — сказал Михей.

— Крестьянин на боярина, на дворянина да на монастырь спину ломает. Вот и урожай мужичий выходит праховый. А приложи руки к землице нашей, как вот ты, дядя Митяй, про тыквы сказывал, урожаи станут ой, ой, ой какие! Токмо тогда они хороши будут, когда с выи кровососов стряхнем, на себя работать зачнем. За то и воюем, дяди!