Ольга Трифонова - Сны накануне. Последняя любовь Эйнштейна

Сначала скакал на танцах в ГДО, но какая польза скакать, если потом не с кем пойти трахнуться?

Военный городок, здесь опасно, какой-нибудь папаша-прапор руки-ноги потом переломает. А он, можно сказать, девственник. То, что было один раз в армии, можно и не считать. Даже и не разобрал толком, что к чему в том сарае на окраине поля, где убирали картошку. Деревня Кулаковичи у черта в жопе. Вся их гордость, что скульптор там какой-то знаменитый родился. Их водили как-то в этот музей — фигня! Странно, что запомнил название деревни, а как девку звали, не помнит. Деревня была рядом с частью, а девку, вспомнил, звали Маргарита, и дала она за плитку шоколада.

Часов в девять подскочил Генка и сказал, что среди танцующих замечена та, из поселка академиков, черненькая, худая. Она даже солдатам дает в подвале, и ему точно даст. И что важно — совершенно бесплатно, даже шоколадку не надо покупать, у нее папа академик, на фиг ей шоколадки. А провожать — все равно по дороге.

У нее были блестящие черные волосы до пояса и раскосые глаза. Он влюбился сразу и теперь не знал, сможет ли после танцев позвать ее в подвал четырнадцатого дома, как порекомендовал Генка. Но она сама уверенно пошла к блочной башне, как только вышли из ГДО.

Пришлось стоя; в другом углу пыхтела и стонала на топчане другая парочка. Было так здорово, что он не мог никак от нее оторваться, она и не возражала.

Через поселок шли, спотыкаясь от усталости. Фонари не горели, но луна светила ярко, и колея была видна. Шли молча, потом она остановилась и сказала: «Дальше не надо». Справа чернел остов пожарища, слева светились окна ее дома и хрипло лаяла собака.

— Здесь сгорел человек, — сказала она зачем-то.

Ну сгорел и сгорел, ему что за дело. На ее очень белом лице выделялись только глаза и рот с размазанной помадой. Он вспомнил, что перед танцами урвал в Военторге рулон туалетной бумаги для тети Кати. Вытащил из кармана, оторвал кусок.

— На. Вытри губы.

Договорились на следующее воскресенье. В начале недели были сплошь ночные дежурства. Отдувался за Димона, зато Димон будет отдуваться за него летом. Вот летом они с черненькой и возьмут свое.

Мать Спирина ночует на садовом участке под Троицком, тыквы свои сторожит.

Приеду — спрошу доктора, отчего это яйца так сильно болят, перетрудился, что ли, или с непривычки, или оттого, что стоя? У него даже колени дрожали, а ей хоть бы хны. А вдруг болезнь какая-то, ведь она и с солдатами…

Пятьсот тридцать второй подошел, как всегда, полный и промороженный. Но у него была своя стратегия. Надо встать возле вон той тетки в зеленой вязаной шапке. Она сойдет скоро, на Второй площадке, а он займет ее место и подремлет.

Можно приклеиться и возле черного бушлата с цигейкой, тот — чуть подальше, у спорткомплекса ЦСКА. Выбрал зеленую шапку и, оттеснив плечом ринувшуюся было тетку, плюхнулся на сиденье. Та в отместку притиснулась вплотную. От ее низа воняло крысами. Он этот запах знал хорошо, потому что в армии в своем бункере приручил двоих: Тучку и Крошку. От начальства скрывал, а то бы кипеж поднялся — перегрызут провода, замкнут и прочая муть. Они и сами, умницы, никогда при начальстве не появлялись, зато уж наедине и по шее ползали, и под мышкой грелись. Перед дембелем устроил им прощальный ужин с сахаром.

На Теплом Стане вывалился вместе со всеми и зашагал к метро. Еще сорок минут до Беговой и — на месте. На станции «Скорой помощи». Хорошо мать заставила училище закончить и сама учила. Работа хорошая, интересная, и в Москве бываешь. Здесь жизнь, а что далеко ездить, так надоест — на подстанцию в Троицке устроится.

Ну это когда женится. Хоть на этой черненькой. Из гулящих хорошие жены выходят.

Димон уже грел чай и сообщил, что, если японский Бог им поможет, вечером будут смотреть хоккей СССР — США.

Андрей еще раз подумал, что с работой повезло, дома-то телевизора нет, а с соседом мать сдуру испортила отношения из-за навоза. Ей, видишь ли, воняет, пусть от их забора откинет к своему сараю. А у него на сарай веранда смотрит — зачем ему откидывать?

Заглянул хороший доктор Сергей Константинович, положил на стол большой кусок домашнего пирога, видно, кто-то из диспетчеров принес. Вот у него и спрошу про яйца, когда на вызов поедем.

День начинался неплохо.

После пожара (кажется, это был пожар, потому что помнится — першило в горле, лилась вода, кричала и чертыхалась Олимпиада) света она на ночь больше не оставляла и лампу убирала с тумбочки у изголовья, «повалить такую тяжесть, и откуда силища взялась», после пожара будила, зажигая перед лицом газету.