Ольга Трифонова - Сны накануне. Последняя любовь Эйнштейна

Потом — новая тема, новое пророчество: здесь, в Нью-Йорке, через шестьдесят лет произойдет событие страшное. Город превратится в ад, погибнет множество людей…

— Ну что ты беспокоишься! Нас ведь тогда уже не будет в живых, — пыталась отшутиться она.

Роман с Генрихом был в полном разгаре, и она жила от понедельника до субботы, когда отправлялась в Кингстон. А иногда, если Генрих был на Саранак, позволяла себе отсутствовать целую неделю.

И вот однажды, вернувшись с озера, загорелая и счастливая, увидела в мастерской бюст Сталина. И не просто бюст, а с подписью внизу: «Я есть король королей».

Нужно было что-то срочно предпринимать. Да еще Криста рассказала, чем закончился визит травильщика тараканов, или экстерминатора, как она его называла.

Договорились с Кристой, что в ее отсутствие Криста вызовет экстерминатора, чтобы извести тараканов. Конечно, Кристу можно было понять: тараканы, для которых Детка постоянно держал две тарелки — одну с сахаром, другую с едой, заполонили не только их студию, но и студию соседей. Криста и даже кроткий Альберт взмолились: тараканы были везде, даже в постели.

Она понимала, что для Детки исчезновение тараканов будет тяжелым ударом, но чтоб такое!

Когда Детка утром ушел в Центральный парк кормить белок, пришел экстерминатор и сделал свое черное дело.

Он обещал, что трупов не будет, просто тараканы убегут куда-то и там подохнут.

День прошел спокойно, соседи слышали, как пришел Детка, но… никакой реакции. Значит, экстерминатор не солгал.

А вечером, когда у них сидели гости, раздался звонок в дверь, и Детка в домашних тапочках (это Криста выделила и голосом, и мимикой), рыдая, вошел в переднюю.

— Вы не видели моих маленьких непокорных животных? — на чудовищном английском спросил он. — Они ушли.

Криста и Альберт онемели: и не только от рыданий и ночных тапочек. Слово «непокорных» для человека, не говорящего по-английски, было слишком большим изыском.

Детка долго дожидался своих «непокорных животных» и даже держал открытым окно. Она понимала его горе, ведь она так любила своих крысок. Они были родными и забавными. Клянчили сахар, плясали на столе. Их пришлось оставить, и она скучала по ним в Москве.

В первые месяцы новой жизни их прикрепили к бывшему ресторану «Спорт», недалеко от Белорусского вокзала, и они ходили туда обедать. Там в вестибюле стояло чучело огромного медведя на задних лапах, в передних медведь держал блюдо. Остатки довоенной роскоши. Но обедать подавали в полуподвале, в помещении бывшей кухни. Там она впервые попробовала тошнотворный суп-суфле из сои. Сою в больших количествах посылало в Союз ее Общество помощи России в войне. Но дело не в сое.

Однажды появился крошечный мышонок и, став на задние лапки, начал крутиться, будто вальсируя, — выпрашивал хлебца. И тогда она вспомнила своих крысок и заплакала впервые за много лет. Даже когда навсегда прощалась с Генрихом, не плакала — слез не было, но почему-то не могла говорить. Пропал голос. А он плакал.

И Детка из-за тараканов тихонько плакал по ночам, как ребенок, тоскующий по матери.

И тогда она решила поговорить с Глэдис.

Возвращались с дневного спектакля. В такие осенние малолюдные воскресные дни Нью-Йорк становился похож на европейский город. Конный полицейский медленно проехал в сторону Сорок второй, и цокот копыт по мостовой отозвался в душе воспоминанием о Вене с ее пролетками, о Гайд-парке с его всадниками. На Бродвее продавали жареные каштаны, и это тоже было из той, заокеанской жизни.

Глэдис рассказывала о жизни в Париже, где она изучала медицину, о том, как из Венсена на метро ездила в Сорбонну и как подрабатывала в маленьком Венсенском музее Первой мировой войны.

— А теперь там Вторая мировая, — вздохнув, сказала она.

Решили в следующее воскресенье пойти посмотреть хронику событий на Восточном фронте. Глэдис поинтересовалась, пойдет ли Детка, ведь раньше он любил и русский кинотеатр, и русскую баню.

Оттого, что Глэдис сказала «раньше», она решилась.

— Глэдис, я беспокоюсь за него, и я прошу у тебя помощи как у психиатра. Он все время пророчествует, и сам же впадает в депрессию потому, что его пророчества сбываются… Он искренне страдает оттого, что из дома исчезли тараканы, ты знаешь, он их любит, но ведь все-таки не до такой же степени… Я не знаю, как с ним обращаться. Может, его надо положить в больницу? Ты поможешь мне?

— Конечно, если это будет нужно…