Наталья Иртенина - Нестор-летописец

Три года после того Ярослав воевал со Святополком и его польским тестем — толстобрюхим Болеславом. Удача то улыбалась ему, то махала рукой на прощанье и снова подмигивала. Вконец разъярившись и ошалев, Святополк навел на Русь печенегов. Ярослав разбил поганых. Князь-братоубийца бежал и бегал еще недолгое время, обезумевши от страха, пока не помер.

Святополка на Руси прозвали Окаянным. Поговаривали, что могила его, где-то между ляхами и чехами, ужасно смердит.

Изяслав Ярославич ни в чем не хотел уступать отцу, который прославил Бориса и Глеба в лике святых. К последнему месяцу весны в Вышгород съехалось великое множество народу. Собрались князья с женами, чадами и домочадцами, митрополит, епископы и монастырские игумены, прочего духовенства без числа, бояре с дружинной чадью, гриди и отроки с княжьих дворов. Небольшой град вместить всех не мог. За городьбой в чистом поле стояли шатры княжих мужей, скучали без дела младшие отроки, которых не звали в город, щипали свежую траву дружинные кони. Там же, завернувшись в вотолы, ночевали черноризцы, пришедшие сами по себе, а не в епископской свите.

Князь Изяслав устроил для всех праздник и хотел, чтобы торжества запомнились надолго. Перед тем как положить святые мощи Бориса и Глеба в новую, тут же освященную церковь, пировали три дня. Со всех сторон в Вышгород ехали возы с обильем: везли туши дикого зверья и скотины, живую рыбу в бочках, огромные, по грудь человеку, корчаги с вином, мед, пиво и брагу, мешки муки для пирогов, горы грецкой овощи и своих запасов с прошлого году, сарацинские сласти в кожаных торбах. Столы ставили не только во дворах, но и прямо на мостовых. По граду ездили конные с тугими кошелями, щедро загребали горсти резаного серебра, бросали сбегавшейся черни. Из порубов по случаю праздника выпустили всех сидельцев, кроме виновных в тяжком душегубстве.

Всем нашлась радость, одних скоморохов обидели — не давали им разгуляться, гнали со дворов и с улиц. Ибо не подобает торжество христианской веры украшать скоморошьими игрищами — таково было твердое слово духовенства. Однако и пировали не все. Иные из епископов и монахов дивились, что князья празднуют, еще не исполнив дела, и столы с яствами обходили стороной.

Отяжелев от снеди и пития, на четвертый день все строго постились и молились в церквах. На пятый старший из епископов переяславский Петр служил праздничную утреню в старой, подряхлевшей Борисоглебской церкви. Изяслав выбрал этот день с умыслом. Ровно три лета назад старший Ярославич вернул себе стольное киевское княжение. Нынешним торжеством князь желал всем показать, дабы не сомневались: на отчем столе он утвердился крепко.

Храм был просторный, пятикупольный, но даже иным из бояр пришлось топтаться перед входом, ибо не помещались внутри. Те, кто успел занять место в церкви, шептались: митрополит Георгий отказался служить и воротит нос от русских святых. Ненастоящие, мол, святые, не за веру смерть приняли, а за просто так, по своей воле. Что, мол, за мученики такие, в княжьей сваре убитые?

— Вон он стоит, — кивали на митрополита, притулившегося у боковых врат алтаря. — Ишь, рожу недовольную свело. Ровно кислятины наелся.

— Не нра-авятся грекам наши святые, — кривился киевский боярин Воротислав Микулич. — Всё хотят, чтоб мы, как дети неразумные, под ними ходили.

— А то как же, — прибавил боярин Гордята Войтишич. — Своих небесных покровителей заведем и греков слушаться перестанем. Князь Ярослав дело-то начал, митрополита из русов поставил, да не доделал, опять с греками помирился.

— Церковь на Руси великую силу имеет, вот и не хотят греки выпускать ее из рук, — совсем не тихо сказал переяславский муж Симон Африканич, стоявший позади них.

Епископ Петр, читавший Апостол, запнулся, посмотрел на шепчущихся возле аналоя бояр, потом перевел взгляд на митрополита. Осенился знамением и опять уткнул глаза в книгу в золотом переплете. Варяг Симон, нарушивший благолепие службы, стушевался.

Утреня завершилась. С хоров спустились трое князей и ушли в правое крыло. Там покоились два гроба, один деревянный, другой каменный. Почему такое разделение было между святыми братьями, никто толком не знал. Другое знали твердо: припадавшие с воплем и мольбой к деревянному ли, к каменному ли гробу обретали скорую помощь и исцеление. Рассказы о чудесах, совершавшихся у мощей Бориса и Глеба, были в те дни у всех на устах. Особенно гордились вышгородцы, не устававшие пересказывать эти истории по десятому и двадцатому кругу.