Иван Родионов - Жертвы вечернiя

Случилось нѣчто, подобное тому, что бываетъ съ дружнымъ пчелинымъ роемъ, когда истратится матка.

Рой буйно, вразнобой гудитъ.

Пчелы, бросивъ работу и, не зная, что имъ дѣлать, тѣсня другъ друга, озабоченныя, испуганныя и злыя вылетаютъ изъ улья и безтолково, суматошливо, съ тревожнымъ жужжаніемъ носятся въ воздухѣ.

Bсe въ этой маленькой арміи, заброшенной въ глухихъ, угрюмыхъ кубанскихъ степяхъ, среди безбрежнаго океана людской ненависти, окруженной во много разъ сильнѣйшимъ, отлично вооруженнымъ, жаждавшимъ ея крови и уннчтоженія врагомъ, вдругъ почувствова-ли, какъ они малочисленны, слабы, лишены снарядовъ, патроновъ, продовольствія, фуража, и во главѣ ихъ нѣтъ того, чьимъ разумомъ, чьей геройской волей и безграничной жертвенностью они на своемъ крестномъ пути были ведомы, кто всегда умѣлъ справляться со всѣми невообразимыми трудностями, кто гибельныя положенія своей арміи всегда превращалъ въ легендарныя побѣды и кто ни при какихъ обстоятельствахъ не только не покидалъ своихъ раненыхъ на поруганіе, издѣвательства и мучительную смерть отъ руки презрѣннаго врага, и даже увозилъ въ обозѣ и трупы своихъ павшихъ бойцовъ, дабы въ подходящее время и въ надежномъ мѣстѣ предать ихъ достойному христіанскому погребенію.

Среди добровольцевъ ходилъ теперь разсказъ о томъ, какъ однажды на походномъ военномъ совѣщаніи кто-то изъ генераловъ, какъ средство для облегченія арміи, предложилъ бросить въ одномъ селѣ раненыхъ.

Предсѣдательствовавшій Корниловъ, не поднимая своихъ быстрыхъ, холодныхъ глазъ и ни къ кому въ особенности не обращаясь, въ тактъ своихъ словъ стукая по столу костяшками пальцевъ своей маленькой, точеной, блѣдной руки и по обыкновенію отчеканивая каждый звукъ, своимъ мужественнымъ внушительнымъ голосомъ заявилъ: «Сейчасъ я такого предложенія не слышалъ. Армія должна вся до послѣдняго человѣка умереть, защищая каждаго изъ своихъ раненыхъ, иначе она — не армія, а жалкій сбродъ бродягъ. Таковой презрѣнной я, командующій, мою армію не представляю, а потому если я подобное гнусное предложеніе услышу, то не считаясь съ чинами, положеніемъ и заслугами предложившаго, прикажу немедленно его повѣсить».

Никто бы не поручился за то, что такой случай на самомъ дѣлѣ былъ, но это такъ походило на Корнилова, такъ вязалось со всѣмъ его нравственнымь обликомъ, такъ гармони-ровало со всѣмн его дѣйствіями, что въ Добровольческой арміи никто не сомнѣвался, что такъ, а не иначе это могло быть.

Новый командующій съ первыхъ же шаговъ своей дѣятельности сразу показалъ, чего можно было отъ него ожидать.

Прежде всѣмъ этимъ людямъ, ради спасенія Родины отрѣшившимся отъ самихъ себя и въ голову не приходило думать о дальнѣйшей судьбѣ своей, разъ его постигнетъ несчастіе. Всякій зналъ, что армія отъ командующаго до послѣдняго рядового сперва ляжетъ вся костьми, но на поруганіе врагу не выдастъ ни одного изъ своихъ искалѣченныхъ братьевъ.

Теперь всякій изъ бойцовъ сталъ задумываться о своей участи, всякій боялся раненій, чтобы не оказаться въ положеніи того живого хлама, который новое командованіе, повидимому, съ легкимъ сердцемъ выбрасываетъ на полный произволъ, на невиданныя истязанія и глумленія не знающаго пощады хама.

Подавленные люди, укрываясь отъ снарядовъ въ дворахъ подъ навѣсами крышъ, подъ стѣнами домовъ, какъ заговорщики, шопотомъ передавали другъ другу слухи одинъ тревожнѣе и тяжелѣе другого.

Говорили, что двѣ сотни конныхъ казаковъ Елизаветинской станицы въ прошлую ночь бросили отрядъ генерала Эрдели и куда-то ушли, вѣроятно, передались большевикамъ. Говорили, что конные донцы, составлявшіе значительную часть всей арміи, сговариваются силой захватить пулеметы и ночью уйти на Донъ на соединеніе съ арміей походнаго атамана Попова. Говорили, что почти всѣ офицеры полковъ генерала Маркова рѣшили распылиться,

по одиночкѣ и группами добраться до моря, а оттуда на фелюгахъ какъ-нибудь переправиться въ Крымъ. Говорили, что доблестный Корниловскій полкъ, 30-го марта потерявшій въ бою своего славнаго командира Нѣ__________жинцева, теперь замитинговалъ. Поговаривали даже о заговорѣ, будто бы возникшемъ въ офицерской средѣ, говорили, что будто-бы кучка офицеровъ задумала арестовать и предать большевикамъ высшій командный составъ и тѣмъ купить себѣ право на жизнь.

Послѣднее совсѣмъ не вязалось съ духомъ, царившимъ въ Добровольческой арміи.

Многое говорили и было скверно; руки опускались.