Иван Родионов - Жертвы вечернiя

— Маню, Маню! — тихо позвала она, — ходи, доченька, до мене. Панночку поднять треба. Не вмерла бы?! О, Боже жъ мiй...

Женщина вышла, наконецъ, изъ двора и все еще боязливо осматриваясь, блѣдная и дрожащая, наклонилась надъ безчувстоенной Александрой Павловной.

Въ воротцахъ появилась худенькая, трепещущая, босоногая дѣвочка лѣтъ 13-ти, видимо, при малѣйшей опасности готовая мгновенно вспорхнуть, какъ вспугнутая птичка.

— Та ходы жъ до мене, дурочка, бо никого нема.

— Боюсь, мамусю... — нервно прошептала дѣвочка.

Бѣлые, мелкiе зубы ея колотились, какъ въ лихорадкѣ, на глазахъ крупными бриллiан-тами нависли слезинки.

— Та Господь съ тобою... Вже нема цихъ гаспидивъ. Вси втикли... Ходи, ходи...

Дѣвочка нерешительно выступила изъ воротецъ, вдругь опрометью бросилась къ матери и вся дрожа, такъ и вцѣпилась въ ея юбку.

Обѣ стали поднимать и тащить безчувственную сестру въ хату…

Ночь и утро слѣдующаго, такого жъ солнечнаго и теплаго дня, какъ и предыдущій, въ Гначбау прошли спокойно, но съ полдень надъ колоніей, дворы и улицы которой были биткомъ набиты повозками съ больными и ранеными, конными и пѣшими людьми, загудѣли большевистскія пушки и стали рваться шрапнели, разя людей и лошадей.

Армія уже безошибочно знала, что вождя, которому беззавѣтно вѣрила, за которымъ шла на всевозможныя лишенія, страданія, раны и смерть, нѣтъ въ живыхъ.

Никто офиціально пока не объявлялъ объ этомъ, но всѣ признаки рокового событія были на лицо: и неожиданный отходъ отъ Екатеринодара наканунѣ рѣшительнаго штурма, и поспѣшный уходъ по неизвѣстному направленiю, и растерянность на лицахъ генераловъ и старшихъ офицеровъ, точно они хотятъ что-то скрыть и боятся, что будутъ пойманы съ поличнымъ.

Но главные, убѣждающіе въ дѣйствительности горестнаго событія, были два неотрази-мыхъ факта.

Первый то, что въ станицѣ Елизаветинской при отступленіи бросили вчера около восьмидесяти тяжелораненыхъ.

Всѣ въ Добровольческой арміи отъ мала до велика знали, на что обречены покинутые. Не могли того же не знать тѣ, кто рѣшилъ и имѣлъ власть ихъ оставить.

Корниловъ никогда ни при какихъ обстоятельствахъ этого не сдѣлалъ бы. Онъ умеръ бы самъ, защищая ихъ.

Второй фактъ тотъ, что въ послѣдніе два дня никто не видѣлъ небольшой, бодрой фигуры командующаго и на его чудесной лошади теперь гарцевалъ какой-то никому неизвѣ-стный казачій офицеръ.

Многіе видѣли и арбу съ гробомъ, слѣдовавшую съ обозомъ до Гначбау въ сопровожде-ніи молчаливыхъ текинцевъ.

И сомнѣній въ смерти вождя не оставалось никакихъ, но никто съ этой мыслью не хотѣлъ мириться.

Кто же теперь командуетъ арміей?

Всѣ знали, что при арміи, въ качествѣ верховнаго и политическаго ея руководителя, находился генералъ Алексѣевъ, но знали и то, что больной старикъ въ оперативныя дѣла не вмѣшивался.

Пронеслось имя генерала Деникина, но его, кромѣ высшихъ генераловъ и незначительнаго числа офицеровъ, никто не зналъ, ничѣмъ рѣшительно за время похода онъ

себя не проявилъ, даже никакой частью не командовалъ и естественно, что въ арміи онъ никакимъ обаяніемъ не пользовался.

Юрочка и его товарищи-партизаны, нѣсколько разъ видѣвшіе тучнаго, ниже средняго роста, съ черными, густыми бровями и съ сѣдѣющей бородкой господина, ѣздившаго вер-хомъ въ обозѣ, никакъ не подозрѣвали, что этотъ господинъ и былъ генералъ Деникинъ, къ которому и перешло теперь командованіе соединенными силами добровольцевъ и кубан-цевъ.

Въ Гначбау маленькая армія пережила ужасный день, день паденія духа, смятенія и полной растерянности.

Юрочка отлично помнилъ этотъ тяжелый, мрачный день.

Не оставалось уже никакихъ сомнѣній въ томъ, что вождь умеръ.

И всѣ эти люди, столь много пережившіе, безтрепетно каждую минуту лицомъ къ лицу встрѣчавшіеся со смертью, дравшіеся, какъ львы, еще недавно не допускавшіе и мысли о своемъ пораженіи, привыкшіе ко всему самому тяжкому и страшному на свѣтѣ, безропотно переносившіе невообразимыя лишенія, тутъ сразу потеряли духъ.

Почти безперерывно со свистомъ и трескомъ рвавшіеся надъ головами шрапнели и гранаты, убивавшія скученныхъ на улицахъ и дворахъ людей и лошадей, далеко не всѣхъ интересовали.

Угнетала, лишала силы, пугала и разъединяла всѣхъ этихъ закаленныхъ въ бояхъ, спаянныхъ постоянной опасностью и общей цѣлью людей потеря верховнаго, какъ изъ уваженія и любви къ личности Корнилова называли его добровольцы въ память того, что покойный въ свое время былъ верховнымъ главнокомандующимъ русской арміи.