Нина Соротокина: Кладоискатели. Хроника времён Анны Ивановны

Экипаж поспешал на восток, раскачивался и скрипел, вертлявые колеса, казалось, отыскивали каждый камень на дороге, чтобы тряхнуть пассажиров посильнее. Карета, в которой Матвею и его спутникам надлежало достичь Варшавы, являла собой жалкое зрелище. Очевидно, она знавала лучшие дни: сиденья, когда-то отделанные бархатом, потерлись, на спицах колес совсем не осталось алой краски; кучерское сиденье было просторным, для удобства оборудовано бортиком из точеного дерева, но кожаные заплаты на корпусе, склеенные стекла на оконцах, вздыбленная крыша делали карету уродливой и неказистой. У Матвея даже мелькнула мысль, что некто, пославший Сюрвиля в Варшаву, нарочно выбрал такой экипаж, чтобы не привлекать к путешественникам внимания. Но Матвею чужие тайны были не нужны, ему собственные в родном посольстве опостылели.

Вперед, в Россию! Карета неслась во весь опор, лошадей меняли в почтовых конторах. Как это приятно и весело — торопиться из одного места в другое, когда за каждым изгибом бескрайней дороги душа обновляется новым впечатлением. К несчастью, Матвею пришлось ехать, сидя спиной к передку кареты. Право, это глупо, поспешать к отечеству задом! Рядом с Матвеем примостился камердинер Сюрвиля, улыбчивый и чрезвычайно прыткий малый Пьер. Каждое распоряжение хозяина он понимал с полуслова. По примеру господ он держал за поясом пистолет и короткий нож в чехле. Напротив Матвея сидели Сюрвиль и господин Шамбер.

Пейзаж за окном был вполне живописен. Сентябрь вступил на землю, по русским меркам это уже осень, а здесь признаки увядания только наметились, придав природе особое очарование. Воздух прозрачен, небо без облаков. Купы дерев, совсем еще зеленые, стоят поодаль от дороги с тихой торжественностью… холмы… пастушка, пасущая белых коз… поселянин, стадо… приличные хижины с садами, полными спелых яблок и груш, а на горизонте, на взгорочке, старинный замок с узкой башней и зубчатыми стенами. Отличный материал для всяческого рода грез и мечтаний. Виктор тоже смотрит в окно, Пьер спит, откинувшись головой на подушки, и только неподвижная, словно окаменевшая фигура Шамбера и вредная улыбочка его мешают Матвею с полной свободой отлететь в мир фантазии.

Шамбер Матвею сразу не понравился. Об этом господине следует поговорить особо. Он строен, одет с изяществом, предпочитает черный цвет, движения его замедленны, словно все суставы заржавели, а может быть, просто ему лень лишний раз переставить ноги или повернуть голову. У Шамбера странное лицо. На первый взгляд, оно казалось красивым из-за чистой кожи и синих глаз, однако потом оно начинало не нравиться, и каждый невольно пытался искать этому объяснение. Какой же он красавец: нос приплюснут и рот безгубый. Но с другой стороны-то, на свете полно приплюснутых носов и щелевидных ртов, а разве всегда мы к ним испытываем неприязнь? Нет, тут другое… Матвей решил, что все дело в улыбочке Шамбера, не столько насмешливой, сколько презрительной, мол, вы тут живите, как хотите, а я сам по себе, потому что всех умнее и никого не боюсь. И еще, конечно, теснота кареты усиливает эту неприязнь. В толпе увидишь такую улыбку, пройдешь и забудешь, а тут чуть от окна отвернешься, а он вот, перед тобой. Матвей только и делал, что искал у Шамбера недостатки. И находил…

Во-первых, чрезвычайно действовала на нервы его черная дорожная шляпа с узкими полями, высокой тульей и предлинным жестким козырьком, который на ухабах угрожал выколоть Матвею глаза. Шляпу Шамбер не снимал никогда. Ну ладно, шут с ним, может, он лысину закрывает, а на парик денег нет. Но на кой черт в таком малом пространстве, как карета, все время сосать чрезвычайно пахучие конфетки? Запах мяты Матвей с детства не переносил. Конфеты были разноцветные, засахаренные. Шамбер доставал их из маленькой коробочки, вроде табакерки или мушечницы. Настоящий мужчина нюхает табак или в крайнем случае закладывает его за щеку, но чмокать наподобие девицы-гризетки — это, простите, просто неприлично. Потом Шамбер обмолвился, что всегда берет конфетки в дорогу, чтобы предотвратить тошноту, которую вызывает у него качка. Признание это не вызвало у Матвея ни малейшего сочувствия, только еще больше распалило неприязнь. И еще… Шамбер всегда спорил. Откроет свой пропахший мятой рот: «По-озвольте с вами не согласиться…» Позвольте не согласиться, что за поворотом будет гостиница, что лошади устали, что дорога утомительна и что на дворе сентябрь.

Правда, на второй день путешествия произошел разговор, после которого Матвей понял, что Шамбер просто его дурачит, дразнит от скуки. Все началось с сущей безделицы. Сюрвиль за ужином стал рассказывать о каком-то блюде, которого ему будет недоставать в Варшаве, какая-то рыба или устрицы, Матвей не прислушивался, а Шамбер вполне проникся переживаниями Виктора и поддакнул: