Нина Соротокина - Кладоискатели. Хроника времён Анны Ивановны

В сердцах Матвей показал Прошке кулак.

— Во-первых, это не твоего ума дело, а во-вторых, я все деньги отыграл. Отыграл!

— Коли отыграли, то где они?

— Прохор, иди спать. Ты кого хочешь переговоришь. Я хотел сообщить тебе приятную новость, теперь не буду.

— Понятно, рожей не вышел? Где ж нам…

Снятый с ноги и ловко брошенный башмак угодил в уже закрытую дверь. Тихо… А ведь Прошка прав. Надо потребовать у Сюрвиля деньги. Категорично! И без экивоков… В конце концов, это долг чести. Но почему-то, если долг чести касается Матвея, он платит его немедленно. Кольцо с брильянтом отнес ростовщику и заплатил. А у милейшего Сюрвиля долг чести заменяет обаятельная улыбка: «Конечно, мой драгоценный друг, я непременно отдам все до последнего су… но повремените… два дня, нет, неделю…» Эта проклятая неделя тянется уже полтора месяца.

С месье Сюрвилем Матвей познакомился сразу по приезде в Париж, но за год знакомства так и не разгадал характера этого удивительного человека. Виктор Сюрвиль, умный, образованный, остроумный, был любимцем дам и предметом зависти кавалеров. Леший знает, где он умел достать самый модный камзол, парик и башмаки, если у него никогда не было денег. Месье Сюрвиль водил самые высокие знакомства, говорили, что он вхож к самим министрам, но никто во всем Париже не знал, кем был его отец, где находятся его поместья (да и есть ли они вообще?). Единственное упоминание о родословной состояло в оброненной походя фразе, что его предок участвовал в крестовых походах. Мало ли кем он там участвовал? Может, слугой был у богатого султана. Но ведь не переспросишь. Сюрвиль вел себя так, что любое его слово следовало принимать за правду.

На поиски этого человека и отправился Матвей на следующий день. Сюрвиль — человек светский, раньше полудня не вставал. Найти этого светского человека тоже было трудно, потому что своего адреса он никому не давал, и Матвей даже предположить не мог, где живет кавалер: во дворце, в гостинице или в снятых комнатах. Но были общие знакомые, которые не делали тайны из места своего обитания. Сюрвиля обнаружили в гостиной некоего господина Гебеля, негоцианта, вольнодумца… словом, хитрой бестии.

— О, князь Козловский! Какой счастливый случай привел вас сюда? Садитесь, мой друг. У нас спор, и вы его рассудите.

— Представьте себе игру. Фортуна поставила перед вами урну, а в ней бумажки с написанными на них жребиями, — присоединился к хозяину дома Сюрвиль. — Какой выбрали бы вы, как лекарство от скуки? Там на выбор: ум, честь, богатство, любовь, слава…

— Сюрвиль выбрал авантюру со шпагой в руке, говорит, что ничто так не разогревает кровь…

— Я бы выбрал здоровье, — сказал Матвей с серьезной миной, — здоровому скучать веселее, чем больному.

Посмеялись. Потом Матвей перешел к главному.

— Виктор, у меня к вам приватный разговор.

— От господина Гебеля у меня нет тайн, — улыбнулся Сюрвиль. — Поэтому если дело не касается чести какой-либо дамы, то говорите тут. Я сделаю для вас все, что в моих силах. Вы же знаете, как я вас люблю!

— В этом у меня нет сомнений, — пробормотал Матвей и умолк, язык, что называется, прилип к гортани. Ведь стыдно просить человека о том, что он сам должен был давно сделать без всяких напоминаний.

А с Сюрвиля как с гуся вода, смотрит на Матвея с прищуром, улыбается, барабанит пальцами в перстнях по подлокотнику кресла. Его мысли заняты собственной персоной, он выбрал авантюру со шпагой, а до Матвея ему и дела нет. Вспомнилось вдруг, как сидели они вместе в трактире. Сюрвиль был там с приятелем и тоже говорил с улыбкой: не стесняйтесь, у меня от него секретов нет. Матвей и выпалил: не согласитесь ли быть моим секундантом? Сюрвиль согласился немедленно, вопрос чести, даже чужой, был для него превыше всего. Они обсудили условия дуэли, а потом Сюрвиль взялся проводить Матвея и уже приватно, один на один, потребовал плату за секундантство: «…вот эту булавку, мой друг. Вы понимаете, дуэль дело небезопасное. Булавка с брильянтом — это залог. Если я попаду под арест, то ваша булавка поможет мне обрести свободу».

Дуэль прошла гладко, все остались живы, никто не наказан, честь спасена. Своей булавки Матвей больше не увидел.

— Обстоятельства мои таковы, — начал Матвей решительно, — что я должен отбыть на родину. А для этого мне необходимы деньги. Поймите, Виктор, я бы никогда не осмелился напоминать вам, но положение мое безвыходно.

Ни один мускул на лице Сюрвиля не дрогнул.