Виктор Ротов - Заговор в золотой преисподней, или руководство к Действию (Историко-аналитический роман-документ)

— Какую тайну поведал вам граф Бенкендорф?

Коковцев, естественно, подавил чувство смущения и отвечал в шутливой форме:

— Некоторым министрам предложено сопровождать ваше величество в пугешествии, но с непременным условием ночевать под открытым небом, питаться собственными бутербродами и передвигаться на ковре — самокате или приютиться на дрожках, перевозящих дворцовую прислугу.

Государь тут же справился через стол у министра двора:

— Нельзя ли что‑нибудь сделать для трех министров?

На что тот ответил:

— Передвинуть достаточное количество экипажей во все попутные города положительно невозможно, министры, вероятно, устроются сами как‑нибудь.

Приютил его для переездов министр путей сообщения Рухлов.

«Без его помощи, — пишет Коковцев, — я просто не смог бы следовать за государем — таково было отношение дворцового ведомства к Председателю Совета Министров, приглашенному государем сопровождать его в этом, по замыслу, историческом путешествии».

Все участники этого переезда, в том числе и Коковцев, отмечали вялый энтузиазм жителей городов, через которые следовал царский поезд в Москву на романовские торжества. А проехали они немало городов, прежде чем завернуть в Москву: Владимир, Нижний Новгород, Кострому, Ярославль, Суздаль, Ростов — Ярославский.

«Большое впечатление, — пишет Коковцев, — произвела только Кострома. Государь и его семья были окружены сплошной толпой народа, слышались непода, ельные выражения радости»…

В Костроме при посещении царем одной из церквей многие видели Распутина, высланного в то время в свое село Покровское. Коковцев удивился. Подошел к генералу Джунковскому, товарищу министра внутренних дел, командиру корпуса жандармов, приданного для охраны Государя и его семьи на романовских торжествах. Тот пожал плечами:

— Я ничем не распоряжаюсь и решительно не знаю, кто и как получает доступ в места пребывания царской семьи.

Коковцеву оставалось лишь заметить с горечью:

— Так недалеко и до Багрова…

Может, под тяжестью бремени немилости Государя, а может, объективно у Коковцева сложилось далеко не радужное впечатление от торжеств в Москве. Вот его слова: «Не отмечу я ничем не выдающееся и пребывание государя в Москве. Обычные для Москвы, поражающие своим великолепием и красотой царские выходы, на этот раз увеличенные выходом на Красную площадь и возвращением в Кремль через Спасские ворота, отличались изумительным порядком и далеко не обычным скоплением народа, заполнившим буквально всю площадь. Одно было только печально — это присутствие наследника все время на руках лейб — казака. Мы все привыкли к этому, но я хорошо помню, как против самого памятника Минину и Пожарскому, во время минутного замедления в шествии, до меня ясно долетали громкие возгласы скорби при виде бедного мальчика. Без преувеличения можно сказать, что толпа чувствовала что‑то глубоко тяжелое в этом беспомощном состоянии единственного сына государя».

Последнее неприятное впечатление настигло Коковцева уже в дороге из Москвы в Питер. Ему подали свежую газету, где была напечатана речь в Думе Макарова, которого он рекомендовал Государю на пост министра внутренних дел. В его речи была резкая критика в адрес Премьер — министра: «А я скажу министру финансов просто — красть нельзя» (Коковцев был одновременно и министром финансов).

В чем в чем, а в этом Коковцева невозможно было обвинить. Но… Так уж заведено у непорядочных — добивать лежачего. Видно, Макаров уже знал, что Коковцева ожидает отставка. И «отблагодарил» своего благодетеля.

В Костроме, по свидетельству Коковцева, многие видели Распутина. Как видно, ему нашлось место в царском поезде в дни романовских праздников.

Да, нашлось. И в поезде, начиная от Костромы, и в Москве он был почти неотлучно при царской семье. Вернее, при Наследнике. Потому что у того в это время резко ухудшилось самочувствие, то и дело открывалось кровотечение носом. Коковцев не знал, что по тайному распоряжению императрицы, с ведома, конечно, императора, старца доставили в Кострому, и там он присоединился к царскому поезду. Ему было велено держаться незаметно.

Потом только Коковцев понял, почему царская семья не хотела его присутствия на торжествах — Государь и Государыня не хотели, чтоб пересеклись на торжествах пути «гонителя» и «гонимого» (Коковцева и Распутина). Они как бы прятались от Коковцева. Когда Коковцев это понял, ему стало еще горше и обиднее. Господи! Как просто объясняются порой великие тайны! Ну почему Государь не сказал ему прямо, что ради Цесаревича вынужден уступить Государыне и взять с собой на торжества Распутина? Неужели он позволил бы себе упрекнуть его в этом намерении? Между тем именно это личное обстоятельство августейшей четы оказалось весомее всех деловых заслуг Премьера.