Нил Стивенсон - Смешенье

Французский король, казалось, ничуть не опечален новостью, скорее она его забавляла. Его величество сидел в самом большом кресле, какое создала западная цивилизация, посреди Большой бальной залы особняка Аркашонов в Париже. Джеку, на удивление, разрешили сесть рядом на табурет. Король Франции и король бродяг остались с глазу на глаз. Первый блистательно разыграл сцену, в которой попросил придворных удалиться, а те блистательно разыграли изумление. Теперь из галереи, где они курили трубки и состязались в остроумии, доносился гул голосов.

Однако Джек не мог разобрать ни слова. В огромной зале впору было устраивать скачки; всю мебель из неё вынесли, оставив лишь кресло и табурет посередине. Король знал наверняка, что каждое его слово услышит Джек и никто больше.

— Знаете, — сказал Джек, — когда-то я был королём в Индии, и мои подданные чуть не рехнулись из-за куста картошки, которая для них была на вес золота. Сперва я хотел знать про тот куст всё, но к концу правления…

Здесь Джек закатил глаза, как частенько делают французы при встрече с англичанами. Король Луй, очевидно, прекрасно его понял.

— Так с любым королём.

— Картошка вырастает снова, — заметил Джек.

Людовик нашёл это изящным и в то же время глубоким афоризмом.

— О да, брат мой; подобным же образом будут новые пиастры, покуда бьётся металлическое сердце Мексики.

Джек сперва не понял, почему Людовик XIV называет его братом, потом догадался, что дело в этикете. Джек некогда был королём. Королём канавы в Индии, но это ничего не меняет.

— Есть много всего, что просто не стоит замечать, — начал Джек в надежде, что король согласится и применит этот принцип к его конкретному случаю.

— Королю не следует снисходить до мелочных дрязг, — произнёс Луй. — Он — Аполлон, взирающий на мир с крылатой колесницы, как на свой двор.

— Я бы сам не выразился точнее, — признал Джек.

— Но даже у лучезарного Аполлона есть недруги: другие боги и мерзкие чудища, порождённые Землёй до начала времён. Легионы хаоса.

— Мне не приходилось сталкиваться с легионами хаоса, но, разумеется, братец, у вас всё куда серьёзнее.

— Ещё одно сердце бьётся в Лондоне.

С минуту Джек ломал голову над загадкой. Хотелось думать, что король говорил об Элизе и что она ждёт Джека на Лондонском мосту. Однако в свете последних событий это представлялось маловероятным; отношения Элизы и Джека явно относились к разряду мелочных дрязг, недостойных внимания королей. Думая о Лондонском мосте, Джек вспомнил сперва помпы, стучащие, как сердца великанов, потом Тауэр. Тут до него дошло.

— Монетный двор.

— Мехико источает божественный ихор, который циркулирует по католическим королевствам, наполняя их силой. Порою флот с сокровищами тонет, и мы ощущаем слабость, порою он достигает Кадиса, и мы вновь обретаем мощь. Лондон источает гнусный гумор, питающий бесчисленные жадные лапы Зверя.

— Как я понимаю, Зверь — это порождение Хаоса, недруг, достойный внимания Аполлона.

— Биение лондонского сердца порою слышно через Ла-Манш. Я предпочитаю тишину.

Лет двадцать назад Джек счёл бы эти слова странным, не относящимся к делу замечанием, сейчас воспринял их как более или менее прямой приказ отправляться в Лондон, разрушить Монетный двор и сровнять Тауэр с землей. Здесь возникало больше вопросов, чем ответов, и в первую очередь: с какой стати Джеку исполнять прихоти французского короля, тем более опасные? По всему выходило, что Луй спас Джека от герцога д'Аркашона, который, в свою очередь, спас его от де Жекса; однако король, безусловно, слишком умён, чтобы ждать от Джека услуг только на этом основании.

— Я понял, о чём вы, и не могу выразить, как польщён, что вы считаете меня способным на это дело.

— Сущий пустяк в сравнении с прежними вашими подвигами.

— Однако тогда у меня были помощники. И план.

— План благоприятствует успеху.

— Его выдумал не я. Мой специалист по планам сейчас где-то к северу от Рио-Гранде, и связаться с ним нелегко.

— Да, но план отца Эдуарда де Жекса в конечном счёте оказался умней, не так ли?

— Вы хотите сказать, что мне будет помогать он?

— Вы получите всё потребное для исполнения предписанного, — сказал Луй, — и к тому же будете избавлены от бремени прошлого, которое могло бы вам помешать.

Он взял понюшку и с громким щелчком захлопнул драгоценную табакерку. Вероятно, это был условленный сигнал, потому что двери в дальнем конце залы внезапно распахнулись, и вошли трое: Вреж Исфахнян, Этьенн д'Аркашон и Элиза.