Сергей Смирнов - Султан Юсуф и его крестоносцы

Султан был вне себя от гнева и мучительной обиды.

— Где были твои воины, халиф, когда я брал приступом стены Аль-Кудса?! — воскликнул он. — Там же, где и твои знамена, не потускневшие от палестинской пыли!

— Так и написать? — спросил его с опаской катиб аль-Исфахани.

В эти мгновения он сидел перед султаном, держа калам и составляя под диктовку ответное письмо халифу аль-Назиру.

Султан приподнял бровь, задумался, а потом решительно ткнул в свиток перстом и велел:

— Так и пиши, Имад!

А вскоре произошло и вовсе ужасное событие. Султан послал из Иерусалима в Мекку очень богатый караван, предводителем которого был эмир аль-Мукаддам. Этого своего приближенного султан очень уважал, несмотря на его вспыльчивый нрав. По дороге караван соединился с другим, шедшим из Багдада. Видя, что багдадские верблюды тощи, а сам караван куда меньше и беднее и верховодит им какой-то тщеславный юнец, аль-Мукаддам потребовал, чтобы караван с дарами из Священного Города шел первым. Не дожидаясь ответа, он заставил багдадцев плестись в конце. Эмир халифа затаил злобу и ночью напал на подданных султана. Он убил самого аль-Мукаддама, перебил его людей и разграбил сокровища, предназначенные для священной Мекки.

Узнав о случившемся, султан Юсуф даже не разгневался. Он просто смертельно побледнел и несколько часов просидел в неподвижности. Никто не осмелился потревожить его.

Первые слова его были:

— Душа проклятого франка бродит по пустыне вместе с шайтаном и вселяется в его слуг! Кому теперь рубить голову?!

В ту же ночь он открыл глаза и увидел тень на пороге покоев. Холодные неживые глаза пристально смотрели на него.

Султан Юсуф почувствовал не страх, а только — мучительную тяжесть в груди.

— Пора настала? — с трудом проговорил он. — Что же… Теперь я готов. Я исполнил клятву и большего не желаю.

Призрак поднял руки, осторожно снял со своих плеч голову, как женщина снимает с головы полный сосуд, и опустил ее на пол перед ложем султана.

— Ты ждешь Асраила, Юсуф ибн Айюб? — послышался с пола голос, похожий на шуршание песка под брюхом змеи. — Теперь придется потерпеть. У Асраила еще много других забот. Ты помнишь, когда-то я говорил о долге?

— Шавар?! — обомлел султан, и дышать ему стало еще тяжелее.

Голова мертвого везиря улыбнулась, и султан явственно различил улыбку на «сосуде», полном отравленных мыслей, ведь та недобрая улыбка была в тысячу раз чернее самой темной ночи и самых густых чернил.

— Я слишком долго ждал часа, когда мне будет позволено напомнить тебе и о твоем долге, сын Айюба, — снова услышал он голос Шавара. — Ты уже начал отдавать его, хотя сам о том не подозреваешь… А свой долг я уже вернул сполна. И скоро наступит день, когда ты поблагодаришь меня за это.

Безголовый призрак повернулся и двинулся прочь из покоев. Султан силился крикнуть ему, чтобы тот забрал свою голову, но ему заложило грудь такой невыносимой тяжестью и болью, что он не смог выдавить из себя ни слова и очнулся, едва не задохнувшись.

В покоях тихо сиял огонек светильника. Головы не было. Видно, жадный Шавар все-таки решил не оставлять ее.

Поутру султан выглядел очень бледным и немощным. Пот не высыхал у него на лбу. В разговоре со мной, он произнес странные слова, смысл которых дошел до меня много позже:

— Теперь я понимаю, Дауд, почему франки так долго владели Святым Городом и все злодейства так долго сходили им с рук. Уж если сам шайтан запросто бродит по дворцу халифа, то что я могу сделать?.. На все воля Аллаха. Но я очень хочу знать Его волю… А чтобы ее знать, Дауд, нужно, чтобы все правители христианских стран сошлись и разом двинулись сюда — снова отвоевывать Палестину… Тогда я много отдал бы за то, чтобы посмотреть халифу в глаза.

С того дня у султана стали учащаться и усиливаться приступы лихорадки, которую он подхватил, когда угрожал Мосулу. И я часто видел на его устах грустную улыбку, которой он стал встречать как добрые, так и дурные вести.

В тот же самый день он приказал собирать войско и через неделю выступил по направлению к Тиру, главному оплоту христиан, оставшемуся после того, как они понесли на Святой Земле уже невосполнимые потери.

На первом же переходе стало ясно, что войско не годится ни на что, будто за стенами Иерусалима какой-то всемогущий демон разом отнял у него все силы, будто воины Ислама не одну неделю, а целый год лезли приступом на его стены и наконец изнемогли донельзя. Вассалы султана, ближние и дальние, роптали. Надвигалась зима, и они хотели домой, в теплые гаремы. Месть франков никого из них не пугала. Под стены Тира пришло стадо баранов, готовых разбежаться кто куда, едва пастух зазевается. Зато в самом Тире собиралось с духом лучшее франкское воинство во главе с маркизом Конрадом Монферратским. После Хаттина и сдачи Святого Города благородные рыцари стыдились смотреть друг другу в глаза и теперь уже были готовы стоять насмерть, плечом к плечу.