Сергей Смирнов - Султан Юсуф и его крестоносцы

— …у которого заплетались ноги, — добавил Эсташ Лысый, вызвав дружный хохот.

Однако, с какой стороны мы ни рассматривали положение дел, все получалось, что именно этому «зайцу» предстояло теперь стать нашим проводником и разведчиком, ибо любой другой из нас (не говоря уже обо всем отряде) появившись на людях, сразу приковал бы к себе куда больше подозрительных и просто любопытных взоров.

Нас осталось двенадцать: семь рыцарей, четверо оруженосцев и я, соглядатай султана. И мы очень надеялись, что Господь неспроста оставил такое благоприятное число и что Он оставит его в сохранности до конца похода.

Однако нас ожидали немалые тяготы. Мы не имели ни денег (кроме нескольких монет, что я прятал в поясе на самый черный день), ни оружия. И какому рыцарю пришло бы в голову ронять свое достоинство, вооружаясь кривой секирой для рубки кустарника? А главное, у нас не было никаких запасов провизии.

Никому из благородных господ не хотелось отпраздновать свое возвращение на христианские земли посвящением в разбойники. Против такого вынужденного занятия нашелся и более благоразумный довод: слух о разбое сразу прокатился бы по округе и местные бароны наверняка затеяли бы на нас охоту.

Целую неделю мы продвигались на север, к пределам Штирии, сторонясь проезжих путей и нахоженных дорог. Устраивали хитроумные облавы на зайцев и прочую мелкую дичь. Порой не брезговали и улитками. Мы останавливались в горных рощицах и ущельях, в заброшенных, отдаленных овчарнях и сараях, а сквайр Иван, тем временем, сновал по ближайшим селениям, выпрашивая хлеб и вино. Раз-другой ему удавалось улизнуть, прихватив с собой курицу.

Но главным нашим врагом и мучителем оставался холод. Он сковывал члены крепче железных кандалов. Бывало, что благородные рыцари с грустью вспоминали застенки аль-Баррака. Те иерусалимские зимы и нескончаемые ночи плена уже начинали казаться им приятными сновидениями в сравнении с ужасными днями и ночами голодной свободы. Признаться, и у меня целыми днями зуб на зуб не попадал, и порой я засыпал, с равнодушием обреченного предполагая, что назавтра Солнце осветит своими ясными, но бесплодными лучами мой холодный труп.

— Вот мы и в аду, — хрипя и шмыгая носом, заметил как-то рыцарь Джон. — В ледяных безднах Тартара. Но теперь я предпочел бы погреть свои кости и повариться в адских котлах.

В те дни я, бывало, урывками продолжал свой рассказ о жизни султана, когда удавалось хоть немного отогреться у костра и слова уже не коченели во рту вместе с языком.

Я убеждал господ рыцарей, что жизнь полна странных противоречий. Великий правитель Мосула Имад ад-Дин Зенги некогда первым из правоверных начал джихад против франков и отнял у них эдесские земли. И однако же именно благодаря его внукам христианские короли смогли спокойно править на землях Палестины лишние двенадцать лет.

— Как такое могло случиться? — удивлялись рыцари.

И я объяснял им, что после захвата Дамаска султан Юсуф уже в начале 1175-го года по христианскому летоисчислению мог двинуться на франков с большим войском. Однако после смерти атабека Нур ад-Дина он, что называется попал ногами в его же узкие, жмущие со всех сторон сапоги. Ведь когда-то и атабек опасался своих тщеславных и коварных родичей, правивших Мосулом. У них никогда не хватило бы воли и мужества начать великую войну против неверных, зато они не преминули бы нанести удар атабеку в спину, если бы тот двинулся на Египет или на Палестину и если бы, на свою беду, понес в войне с франками или Фатимидами чувствительные потери. Тщеславие сельджукских правителей Рума тоже вызывало у Нур ад-Дина большие опасения. Что уж говорить про гордого курда, чей род потеснил теперь с земли благородных Зенгидов? Потомки Зенги теперь шипели, как змеи в своих норах.

Да, среди правителей земель Ислама не было согласия, и если между ними все же стояла непрочная стена мира, то даже в полдень она отбрасывала на обе стороны две долгих тени злобы и недоверия.

В году 1180-ом (а по мусульманскому исчислению — в 576-ом) умер греческий император Мануил, и его преемник, Алексей Второй, предпочел заключить мирный договор уже не с Иерусалимским королем Бальдуэном, а с султаном Юсуфоим, надеясь на его помощь в войне против сицилийских норманнов. Так греки отвернулись от франков. В эти же годы Египет богател и процветал как не процветал и при Фатимидах. Здесь купцы Венеции и Генуи находили для своих предприятий наибольшую выгоду. Не только европейское золото оседало в Каире и Александрии, но — и лучшее европейское оружие, в том числе самые мощные дальнобойные арбалеты, которые не умели делать на Востоке.